— Не надо, можешь заехать пока на почту. Я до твоего возвращения немного прогуляюсь.

Они договорились встретиться у больницы через час, чтобы Пруденс, отдав письмо, успела спокойно дойти до библиотеки и обратно. Она хотела еще раз поговорить с тем стариком.

— Чем могу помочь? — спросила сидевшая за огромным столом молодая женщина, едва Пруденс вошла.

На скамье в уголке примостился юноша, читавший газету.

— У меня записка для мистера Джонатона Уэллса. — Пруденс протянула конверт.

Секретарша взяла его:

— Ваше имя, пожалуйста.

— О, это не от меня. Это от моей… подруги.

— Мне все равно нужно знать, кто его доставил. Таковы правила, — улыбнулась женщина.

Пруденс почувствовала себя глупо.

— Извините. Меня зовут Пруденс Тэйт.

За спиной зашуршали газетные листы.

— Будете ждать ответ? — поинтересовалась женщина.

Пруденс замешкалась. Ровена ничего на сей счет не сказала.

— Да, наверное.

— Присядьте.

Пруденс направилась к скамье. Оттуда на нее с недоумением смотрел русоволосый юноша, и она забеспокоилась: может, у нее что-то расстегнулось или не так с лицом.

— Я не ослышался, ваша фамилия Тэйт?

— Да, — кивнула она. — Пруденс Тэйт.

Затем она осознала, что мог означать этот вопрос, и пульс у нее участился.

Юноша встал и протянул руку:

— Моя тоже. Меня зовут Уэсли Тэйт. Я думал, что знаю всех Тэйтов в округе, но вас не припоминаю.

Пруденс растерялась, на миг позабыв о манерах. Он мог оказаться ее родственником.

— Здесь родились мои мать и отец, — ответила она, вновь обретя голос. — Возможно, мы родня. Отец умер, когда я была совсем маленькой. Я даже не знаю его имени, но мать звали Элис. Девичья фамилия мне неизвестна.

Брови юноши взлетели над голубыми, словно небо, глазами. В горле Пруденс образовался комок. Совсем как мамины.

— Постойте. Вашу мать звали Элис Тэйт?

— Вы ее знали?

Молодой человек замер, так и не отпуская ее руку.

— Нет.

У Пруденс все оборвалось внутри. Молодой человек отреагировал почти так же, как и библиотекарь, когда она упомянула имя матери, однако Уэсли ответил:

— Она уехала, когда я был ребенком. — Он улыбнулся и крепко сжал руку Пруденс. — Мой отец — ее старший брат. Выходит, мы с вами кузены.

Пруденс пришлось отвернуться, настолько ее переполняли эмоции. Признательность и надежда мешались с облегчением. У нее есть семья. Она всегда считала своей семьей Ро и Вик, но за последние недели все перевернулось с ног на голову, и Пруденс уже не знала, кто ей родня. А когда Ровена замкнулась в себе и стала обращаться с ней как со служанкой, она ощутила себя совсем чужой. Может быть, сейчас ей повезет и она обретет настоящую семью.

Пруденс глубоко вдохнула и с дрожью в голосе произнесла:

— Очень приятно познакомиться, Уэсли. Мне даже не выразить… — Она замолчала, не в силах вынести избытка чувств.

Юноша подвел ее к скамье:

— Присядьте. Вы сейчас в обморок упадете.

— Спасибо. Обычно я не склонна к обморокам. — Пруденс с облегчением села.

Они устроились друг против друга, почти соприкасаясь коленями.

— Дома редко упоминают вашу мать. Я только знаю, что она переехала в Лондон, когда ей исполнилось семнадцать. Я и понятия не имел, что у нее есть дочь.

— Вы не знали о ребенке? — нахмурилась Пруденс. — Странно. Я родилась здесь. Мы переехали в Лондон после смерти отца.

И вдруг она задохнулась от догадки. Выражение лица Уэсли красноречиво свидетельствовало о том, что он тоже все понял. Тэйт — девичья фамилия матери. Как и Пруденс. Щеки вспыхнули от стыда. Мать никогда не была замужем.

Пруденс даже не пыталась притвориться, будто не поняла, что он все знает. Она уставилась на свои дрожавшие руки. Мир пошатнулся, затем выровнялся. Она попробовала сложить пальцы домиком, но промахнулась.

— Понятно, — с трудом сглотнула она. — Теперь я знаю, почему мама ни разу не привозила меня домой на праздники.

Пруденс вымучила улыбку, и Уэсли сжал ее ладони:

— Вы правда ничего не знали?

— Нет, — помотала она головой. — Даже не подозревала. Да и с чего? Мама редко говорила о своих родителях, об отце, но я и не спрашивала. У меня были семья и счастливое детство. Мне и в голову не приходило выискивать нестыковки. Она умерла несколько лет назад, теперь уже не спросить.

В голове мелькнула мысль: знал ли сэр Филип? Возможно, он пожалел ее мать и потому произвел горничную в гувернантки. И кто же ее отец? Она поежилась. Кем была ее мать, если на то пошло? Она помнила степенную, здравомыслящую женщину, любившую свою дочь, но оказалось, что мать всю жизнь лгала ей. Теперь, быть может, она никогда не узнает правды. Все, кому она была известна, лежали в могиле.

— Счастливое детство? Значит, ваша мать вышла замуж?

Пруденс бросила взгляд на кузена, чьи голубые глаза потемнели от тревоги. Переживает за нее? Или боится семейного скандала? Она зарделась при мысли, что ее позор был известен человеку, которого она едва знала.

— Нет. Мы жили у Бакстонов. Мама служила гувернанткой у дочерей сэра Филипа.

— Чтоб мне провалиться. — Брови Уэсли взлетели чуть не до линии волос.

Она прикрыла глаза, боясь, что и впрямь лишится чувств. И что теперь делать с обретенным знанием? Ей предстояло разобраться слишком во многом, но только не в присутствии незнакомца, пусть даже тот оказался ее кузеном. Пруденс проглотила комок и сменила тему:

— Ну а вы? Получается, ваш отец приходится мне дядей?

Уэсли, похоже, понял ее желание.

— Очевидно, да. Он содержит платную конюшню, чуть дальше по улице. Они с мамой отказывали себе во всем и накопили денег на собственное дело. Пришлось нелегко, но они справились.

Пруденс услышала гордость в его голосе и испытала тоску. Не так давно она тоже гордилась собой и своим семейством, теперь же знала обо всем этом меньше, чем прежде.

— Они собирались завещать дело нам, но даже им ясно, что будущее за автомобилями. Старший брат уже трудится на заводе за городом; там же в конторе работает и сестренка, так что конюшня, скорее всего, отойдет мне. Хорошо хоть, что мне нравится ухаживать за лошадьми.

— А кроме мамы, у вашего отца есть братья и сестры? — Информационный голод Пруденс десятикратно усилился.

— Еще четверо и куча двоюродных, — усмехнулся Уэсли. — Кинь в этом городишке камень — и обязательно попадешь в Тэйта. Рождественские сборы, было дело, смахивали на ярмарку, но в последнее время мы не собираемся всей семьей. Нас слишком много.