— Надежда Михайловна, вчера мне звонила моя бывшая жена.

Надежда молчала.

— Она мне не звонила ни разу после развода.

Надя сделала неопределенное движение бровями и опять улыбнулась, только на этот раз отстраненно.

— Вас критиковала очень. Настоятельно советовала не торопиться со свадьбой. И даже намекнула, что в свое время тоже поторопилась. Теперь иногда жалеет.

— В этом вы можете ее смело успокоить. Можете даже ей сказать, что абсолютно и полностью согласны с ее оценкой меня, поэтому никакой свадьбы не будет.

— Ну я бы так не сказал…

Надя метнула на него смятенный взгляд. Он, кажется, усмехнулся.

— Какого вы мнения о Наталье Сидякиной? Хорошая она женщина?

Мне ведь вас как мудрого советчика рекомендовали. Так посоветуйте. И возраст у Натальи подходящий, не старая. Она на восемь лет меня моложе. Правда, Аллочка была меня моложе на десять.

Надежда, застыв, смотрела в окно. Не могла вспомнить, когда в последний раз попадала в такую мерзкую ситуацию. И что делала, когда попадала.

— Я пошутил! — захохотал Лапин. — Я смотрю, вы так серьезно мой вопрос восприняли, лоб наморщили. Не надо, не напрягайтесь. Разве я стал бы присматривать себе партию здесь?

Щеки у Надежды вспыхнули пунцовым пламенем. Ей захотелось его ударить. Схватить со стола папку с документами и как следует, от души, шарахнуть по лысой башке. Или наотмашь по морде — сытой, наглой, зажравшейся морде циничного негодяя.

Она сжала покрепче кулачки, заставила себя успокоиться и проговорила:

— Вам вообще не следует жениться, Иван Викторович. Вы ведь этот фарс с подставной невестой затеяли лишь для того, чтобы раненое самолюбие прикрыть. Странно только, что так в роль вошли. Но раз вы у меня совет попросили, то извольте. Продолжайте жить так, как жили до сих пор. Если вам жена столько лет не была нужна, значит не понадобится и в будущем. Но если решитесь все же, то вот вам еще замечание, напоследок: совершенно не важно, где вы себе присмотрите вариант — здесь или где-нибудь в более подходящих для вас кругах. Здесь, возможно, даже предпочтительнее. И из Наташи Сидякиной жена получится ничуть не хуже, чем из какой-нибудь топ-модели, за большие бабки рекламирующей кружевное белье.

На скулах у Лапина заходили желваки, взгляд сделался злым и тяжелым. Но сам напросился. Разве не так?

Он пошарил в кармане брюк и вытащил бумажник. Отсчитал несколько купюр и стукнул ими по столу.

— Ваш гонорар. В расчете.

Надежда сидела очень прямо, зажав большим и указательным пальцами кончик носа, чтобы не разреветься.

— Кстати, — перед тем, как покинуть место побоища задал еще один вопрос Лапин, — а ваш муж, госпожа Киреева, как относится к тому, что вы отплясываете краковяк с посторонними мужчинами, и те на виду у всех лапают вас за бока?

Лапин с силой толкнул дверь и, не потрудившись ее закрыть за собой, зашагал в сторону своего кабинета. Он слышал, как створка хрястнула о косяк и заскрипела, медленно закрываясь. Плевать. Как он ее ненавидел! Как он ненавидел эту псевдоневесту, полномочия которой давно истекли.

Войдя в кабинет, он яростно выплюнул ругательство и с силой врезал кулаком по стенной панели. Бешенство не покидало.

Когда в воскресенье она забралась в его машину и как ни в чем не бывало засияла улыбкой, он захотел схватить ее за руку и сжать. Сжать сильно, чтобы она закричала и принялась вырываться, а он бы все сжимал и сжимал, оставляя на белой коже страшные кровоподтеки.

Неужели эта стареющая русалка надеялась, что он не заметит, как в ресторане она умело его обрабатывала, пустив в ход весь арсенал многоопытной женщины, как разжигала интерес, как пробуждала тягу, как заставляла бешено пульсировать кровь?

Он не семнадцатилетний сопляк, которому невдомек, что с ним пытается сделать и уже делает молоденькая городская ведьмочка, которая только нащупывает свои силы, но уже жаждет всласть насосаться покорной зависимостью жертвы.

Нет, он не сопляк, и ему показались смешными все ее потуги.

Наверно, поэтому он не заметил, как увлекся. Его лишь позабавили всплески собственных эмоций, и он, самоуверенный кретин, прозевал тот момент, когда следовало делать ноги, хоть бы и ставя свадебный водевиль под угрозу провала.

Проснувшись на следующее утро, он поймал себя на чувстве радостной нервозности и трезво его проанализировал. Он понял, что все-таки укушен. И тогда он совершил очередную глупость в череде последних многих. Он решил встретиться с ней, чтобы убедиться, что это глюк, что вовсе он не заразился, что до сих пор свободен. Встретиться, чтобы развеять наваждение, успокоиться и выбросить этот эпизод из головы. И уволить ее, к едрене фене, наконец.

Но в тот день она была совсем другой. Как сестра. Или как соседка по парте в пятом классе, когда гормоны еще не начали свою подлую пляску и с девчонками можно было просто дружить. И он опять повелся. А она тем временем еще глубже вонзила свои острые ядовитые зубки. Мерзавка. И Ваську уволю.

И эти фазаны вислоухие на нее пялились сегодня и слюни пузырем пускали, когда она с концертом выступала. Пение, пляски, а что на десерт?

Лапину не хотелось идти вниз, где продолжался банкет и плескалось веселье, но он вспомнил, что Киреева сидит где-то рядом на этаже, и ему стало противно.

Он вышел в приемную, поднял трубку местного телефона, набрал номер, сверяясь со списком, висящим над Ираидиным столом, и сухо произнес:

— Идите домой. Или ступайте на этот ваш корпоратив. Не сидите здесь. И бросил трубку.

«И вправду, чего мне тут больше делать?» — отстраненно подумала Надежда, тихо вешая свою.

Она достала из принтера чистый лист бумаги и написала заявление об уходе. Недавно совсем она собиралась шить себе новую форму. Генеральный офис-менеджер. Завхоз с маршальской звездой. Значит, не судьба.

Что-то не так пошло на этот раз, что-то сорвалось, не склалось, не сложилось. А может быть, она с самого начала обманывала себя? «Редкий экземпляр, чистый спорт, азарт поединка» Фа-фа, ля-ля… Си-бемоль, си-бемоль.

Какая же ты, Надя, дура. Дура.

Почему ты пропустила незамеченным тот холодок, что мягкой волной прошелся по сердцу, лишь только ты увидела старую фотографию, где он с друзьями, свесив длинные ноги, сидел на броне? Холодок непонятной ревности. И потом, войдя в комнату, служащею ему спальней, и наткнувшись взглядом на узкую тахту, заправленную по-армейски, и на застиранные камуфляжные штаны, комком приткнувшиеся в нижний угол платяного шкафа, ты ведь уже не могла не заметить этот тревожный холодок, не так ли?

Почему ты не одернула себя и разрешила исподтишка рассматривать крепкий мускулистый торс и шрамы, изуродовавшие его спину ниже правой лопатки, которые тебе захотелось потрогать?