Затем самозванец обращается к стражам, стоящим у двойных дверей:

– Впустите заключенных.

Я выпрямляюсь. Каких заключенных? Иллюстрийцев? Вцепляюсь в золотой подлокотник. Двери открываются, и в зал вводят двух лаксанцев в кандалах. На них традиционные кожаные сандалии и пусть и грязная, но хорошая одежда по фигуре. Здесь видна работа хорошей швеи.

Королевский глашатай объявляет:

– Узрите! Его Величество, король Аток, повелитель Верхних и Нижних Земель, преданный слуга Инти, да здравствует вечно…

– Довольно! – возглашает Аток, и стены сотрясаются от его звучного голоса с металлическими нотками. – Давайте сразу к делу. В чем они обвиняются? Я не хочу смотреть на их лица ни одной лишней минуты.

Жрец выступает вперед.

– О Сияющий! Эти люди виновны в том, что запятнали грязью ваше славное имя. В своих публикациях они очерняют вас и осмеливаются усомниться в правильности ваших указов. Я, ваш покорный слуга, готов восстановить справедливость, – говорит он с низким поклоном.

– Вы отрицаете эти обвинения? – спрашивает Аток у двоих узников.

Он и молчат.

– Отвечайте Его Величеству! – рявкает Сайра.

– Не отрицаем, – отвечает один из лаксанцев, потирая шею. Он стоит чуть впереди, словно пытаясь заслонить собой второго, более низкого человека. Бросив на меня быстрый взгляд, он снова переключает внимание на Атока.

Всего лишь один мимолетный взгляд – но я навсегда запоминаю лицо этого лаксанца. В нем сочетаются страх и гордость. Я невольно подаюсь вперед. Он знает, что обречен; я вижу это по его испуганным глазам. Хочется утешить и подбодрить его, выразить восхищение его смелостью.

– Я великодушен, – мягко говорит Аток. – Разве я не выслушиваю жалобы своих подданных? Расскажите, что вас не устраивает.

Это ужасная ловушка. Все об этом знают – особенно лаксанцы, закованные в кандалы. Но высокий лаксанец решительно выступает вперед.

– Наша газета рассказывает о событиях в Инкасисе, – начинает он с горящим взглядом. – Мы публикуем правдивые новости, и если вам не нравится то, что там написано, подумайте о том, чтобы изменить свою политику.

Аток напрягается, словно анаконда, которая готовится к броску.

– Продолжайте.

«Остановись! – беззвучно кричу я. – Замолчи, глупец!»

Я не хочу вслушиваться в его слова, потому что я уже успела познать гнев Атока. Я видела это своими глазами, и я боюсь его. Но я помню чувство, переполнявшее меня, когда я хотела помочь Ане, зная, что все мои усилия напрасны. Несмотря на опасность, я все равно выразила свое несогласие с Атоком и сказала то, что думаю. Потому что никто не сможет заглушить голос правды и справедливости.

Вжимаюсь в холодную спинку кресла. Этот человек будет услышан – что бы ни ждало его дальше.

– Преступность заполонила улицы Инкасисы, – решительно произносит журналист. – И все из-за производства листьев коки. Соседние страны засылают к нам своих худших преступников, чтобы те покупали, обменивали и воровали наркотик. Любой, у кого есть хотя бы скромные сбережения, может стать жертвой похищения или ограбления. Теперь даже взрослые не могут ходить по ночным улицам без страха. Женщин пугают, насилуют и убивают. Но вы по-прежнему не прекращаете экспорт и производство листьев коки.

Журналист переводит дух и громко добавляет:

– Когда-нибудь наступит день, когда вы сами станете жертвой наших соседей.

По толпе прокатывается возмущенный и испуганный ропот. Многие слушают молча, но выражают несогласие, скрестив руки на груди и вскинув головы. Сердце сжимается все сильнее и мучительнее. Этот человек обречен. Как и его спутник.

– Лаксанцы, которые выращивают коку, получают гроши и в большинстве своем голодают, – подхватывает второй лаксанец. – Но королевская семья и ее друзья стали чрезвычайно богаты. Вы живете в самых лучших домах, занимаете лучшие земли. При этом вы не сдержали ни одного обещания: мы не чувствуем себя в безопасности, мы не равны и не свободны. Мы поменяли одного тирана на другого.

– Это все?

Журналист бледнеет.

– А этого мало?

Наступает долгая гнетущая тишина. Я буравлю взглядом профиль Атока, мысленно призывая его проявить благоразумие.

– Вы оба лишаетесь всей собственности, – холодно объявляет Аток. – Вы больше никогда не коснетесь чернил и бумаги. Уведите их.

Стражи хватают лаксанцев за руки, но тут высокий снова подает голос:

– Ваш народ голодает. Вы – не тот король, за кого мы воевали!

– Тишина! – рычит Сайра.

– Мы умираем от голода. Мы…

Аток делает знак Сайре.

– Отрежь ему язык. Я не хочу больше слушать его болтовню.

Во мне вскипает желчь. Сайра берет кинжал у одного из стражей и приближается к лаксанцу. Я отворачиваюсь.

– Умоляю! У нас семьи! Мы лишь просим вас…

В следующее мгновение лаксанец издает сдавленный крик. Я слышу, как ему отрезают язык. Затем раздается неприятный клокочущий звук, и на пол шлепается кусочек живой плоти. Несчастный всхлипывает и жалобно мычит, не в силах даже закричать. Второй лаксанец ошарашенно хватает губами воздух, и по его щекам текут слезы.

– Сайра, – спокойно говорит Аток. – Позаботься, чтобы они больше не смогли написать ни строчки.

Поклонившись королю, Сайра снова поворачивается к лаксанцам и поднимает руки. Я вижу, как их кисти бледнеют; кровь оттекает от пальцев. Затем руки чернеют, ссыхаются и скрючиваются. Лаксанцы визжат от боли, и в уголках их глаз застывают крупные слезы. Сайра отдает приказ, и стражи тут же оказываются рядом. Четыре коротких удара – и бесполезные иссохшие кисти с глухим звуком падают на пол.

Бум. Бум. Бум. Бум. Мертвые и изуродованные.

Я резко вскакиваю и, спотыкаясь, сбегаю по ступеням. За спиной раздаются громкие возгласы. Я едва успеваю добежать до ближайшего цветочного горшка и захлебываюсь рвотой. Тошнота затуманивает разум, но краем уха я слышу, как Аток отдает приказ арестовать лаксанцев и отправить в подземелье. С трудом понимаю смысл сказанного.

Двери открываются, и узников уводят в темницу. Их стоны и рыдания постепенно затихают.

Вцепившись в глиняный ободок, я пытаюсь восстановить дыхание. Кто-то отодвигает горшок, и я опускаюсь на пол. Пышная юбка с рюшами раскидывается вокруг.

Чувствую на плече чью-то мягкую руку. Руми. Узнаю его запах. Он помогает встать, но меня по-прежнему трясет, и я с трудом держусь на ногах. Он аккуратно обнимает мои плечи. Слышу его тихое спокойное дыхание прямо над ухом. Вытянувшись в полный рост, он прислоняется ко мне сбоку, чтобы я могла на него опереться.

– Не смей трогать мою невесту, – говорит Аток, уставившись на руку Руми.