В то же самое время он начинает бояться, что вообще не найдет доктора. И когда он встает, извиняясь, что не может больше задержаться, чтобы поболтать, его снова поражает этот гортанный смех, в котором слышится какая-то двусмысленность. Однако во фразе, которую он только что произнес, этой двусмысленности не было… Засомневавшись, Валлас пытается вспомнить ее, но ему это не удается: «Надо будет, чтобы я… Надо будет…»

Дверной колокольчик кладет конец его поискам, раздавшись будто звонок, напоминающий ему, который час. Но вместо того чтобы предоставить ему свободу, это вторжение еще больше задерживает его уход; и в самом деле, владелица магазина сразу же испарилась в направлении прилавка, бросив ему несколько приветливых слов:

— Одну минутку, пожалуйста. Мне надо выйти к посетителю.

— Очень жаль, мадам, но я вынужден…

— Одну минутку, пожалуйста, мне надо выйти… Надо будет… Надо будет…

Зачем так смеяться.

Валлас снова садится, не зная, чем себя занять в ожидании возвращения дамы. Через неприкрытую дверь он слышит, как она встречает посетителя какой-то дежурной фразой — впрочем, фраза неразборчива, так как Валлас отделен от магазина целым рядом кривых коридоров и закутков. Потом, до него не доносится ни единого слова. Наверное, у клиента не очень громкий голос, а женщина молчит — или стала говорить тише. Но зачем ей говорить тише?

Невольно напрягая слух, Валлас пытается воссоздать всю сцену. Вереница версий быстро проносится в его глазах, во всех них по большей части молчат или говорят так тихо, что он совсем не слышит слов — что только подчеркивает их подражательный, карикатурный, а то и гротескный характер. В довершение всего, все эти предположения отмечены некоей невероятностью, которая так бьет в глаза, что сам их автор вынужден признать, что они продиктованы скорее бредом, чем трезвым умопостроением. Он на секунду теряет спокойствие: не заключается ли его ремесло, напротив, в том… «Это трудная работа… Трудная и неблагодарная… Ладно, поскольку мне вас рекомендовали, я вас все-таки возьму…»

Понятно, что это все не имеет значения; если бы это касалось чего-то важного — имеющего отношение к делу, — он не позволил бы своему уму предаваться подобным фантазиям. У него нет никакого повода интересоваться тем, что там происходит.

Но он все равно слушает, против своей воли — скорее, пытается слушать, так как ему ничего не слышно, кроме каких-то смутных шумов, происхождение которых так же не ясно, как и природа… Во всяком случае, ничего похожего на этот гортанный смех, нежный и озорной…

Вечер. Даниэль Дюпон возвращается с занятий. Уставившись в пол, он поднимается по лестнице своим решительным шагом, в котором все-таки угадывается легкая усталость. Добравшись до второго этажа, он, ни на секунду не задумываясь, направляется в сторону двери в кабинет… Он вздрагивает, услышав прямо у себя за спиной этот гортанный смех, которым приветствуют его приход. В полумраке лестницы, где ему не захотелось включить свет, он не заметил молодой миловидной женщины, которая поджидает его перед открытой дверью в спальню — со своим томным смехом, который, как кажется, идет из самой глубины ее тела… озорным и понимающим… Его жена.

Валлас прогоняет и это видение. Дверь спальни закрывается за чрезмерно чувственной супругой. Призрак Даниэля Дюпона продолжает свой путь к кабинету, уставившись в пол, уже протягивая руку к дверной ручке, которую он собирается повернуть…

В магазине ситуация по-прежнему неопределенная. Валлас, которому кажется, что прошло уже много времени, машинально отгибает рукав, чтобы посмотреть на часы. В этот момент он вспоминает, что они стоят, и в самом деле, он снова видит, что на них половина восьмого. Бесполезно их ставить, пока они сами не начнут ходить.

Напротив него на комоде, по обе стороны от фарфоровой группы, изображающей обычную галантную сцену, висят два портрета в рамочках. На левом строгое лицо мужчины зрелых лет; оно повернуто на три четверти, почти в профиль и как будто смотрит краем глаза на статуэтку — если не на другую фотографию, более старую, о чем свидетельствуют пожелтевшая бумага и вышедшая из моды одежда изображенных на ней людей. Маленький мальчик в костюмчике первопричастника, подняв глаза, смотрит на высокую даму в пышном платье, она вся в украшениях и огромной шляпе, по моде минувшего века. Вероятно, это его мать, очень молодая мать, которую мальчик рассматривает с несколько растерянным восхищением — насколько это видно по этому выцветшему снимку, где в чертах нет уже былой жизни. Эта дама могла быть с равным успехом матерью хозяйки этого заведения, строгий господин — это, может быть, Дюпон. Валлас даже не знает убитого в лицо.

Если посмотреть на нее поближе, фотография освещается незаметной улыбкой, которая идет непонятно откуда — то ли от губ, то ли от глаз. Под другим углом зрения лицо мужчины становится почти игривым, в нем появляется какая-то вульгарность, самодовольство, что-то отталкивающее. Даниэль Дюпон возвращается со своих занятий. Он поднимается по лестнице неспешным шагом, в котором, однако, угадывается, торопливость. Добравшись до второго этажа, он поворачивает налево, к спальне, дверь которой толкает, даже не потрудившись постучать… Но со стороны кабинета, как раз у него за спиной, возникает силуэт подростка. Раздаются два пистолетных выстрела. Дюпон, даже не вскрикнув, падает на ковер.

В дверном проеме появляется женщина:

— Я не слишком долго заставила вас ждать? — спрашивает она своим томным голосом.

— Нет, нет, — отвечает Валлас, — но мне надо бежать.

Она жестом останавливает его:

— Одну секунду! Вы знаете, что он купил? Угадайте!

— Кто?

Клиент, понятно. И ясно, что он купил резинку. Что же тут такого удивительного?

— Ну, клиент, который сейчас только вышел.

— Не знаю.

— Открытку! — воскликнула женщина. — Он купил ту же самую открытку с видом особняка, которую и вы купили у меня сегодня утром!

На этот раз ее гортанный смех звучал так долго, что казалось, что ему не будет конца.

Когда она вышла к прилавку, в зале находился какой-то маленький человечек болезненного вида, одетый довольно бедно — грязная шляпа и длиннополое пальто зеленоватого цвета. Он не сразу сказал, что ему было нужно, ограничившись тем, что неразборчиво процедил «Здрасьте». Он обвел глазами весь зал и по прошествии какого-то времени, которое явно выходило за рамки нормального, сделал выбор в пользу турникета с открытками, к которому и подошел как ни в чем не бывало. Он произнес что-то вроде:

— …выбрать открытку.

— Пожалуйста, — ответила продавщица.

Но тот вел себя так странно, что она уже собиралась под каким-нибудь предлогом позвать Валласа, чтобы показать, что она здесь не одна, когда этот человечек остановил свой выбор на одной из открыток с видами; он вытащил ее из ячейки и стал внимательно рассматривать. Затем, не добавив ни слова, он положил деньги на прилавок (цены были вывешены) и ушел, захватив свою добычу. Это был вид особнячка на улице Землемеров, «дом, в котором совершилось преступление»!