Понятые смотрели телевизор, передачу про знамя, которое снова в строю. Потом пошел фильм про композитора Глинку.

Часа через два наткнулся на упоминания садового участка. Софья Макаровна, бог знает кто такая, писала Нине Ивановне из Петропавловска-Камчатского: «Вспоминаю твой садовый участочек. Райское местечко».

Райское местечко – всегда интересно. Документов на него нет. Про документы на квартиру Панасенко в прошлый раз сказал, что они у него, и документы на участочек наверняка у него.

Спросил соседку, та сразу вспомнила, что да, знает об участочке Нины Ивановны, только она им не пользовалась, предпочитая отдыхать на даче племянника, а участочек тот где-то под Коноплевым… Ага! Коноплево – к Калинину ближе, чем к Москве, хотя область еще Московская.

Покровский поехал на Петровку. Лена Гвоздилина мило ворковала в холле с новым майором из ОБХСС, Покровский не знал его фамилии. Лицо мясистое в форме кукиша. В столовой несусветная очередь, ладно. Заглянул к экспертам. Кривокапа, подвязав бороду, чтоб не свисала, смотрел в микроскоп, кричал:

– Четырнадцать! Шестнадцать! Четырнадцать! Двадцать семь! Четырнадцать! Тридцать!

Шурочка Беляева записывала. Кривокапа сделал паузу, заметил Покровского:

– Чего тебе?

– Тебе журнал ведь приносили сегодня?

– Какой, к черту, журнал?

– «Новый мир» с подмокшей обложкой. Там цифры, может, удастся разобрать.

– Завтра.

– Там цифр-то две штуки…

– Завтра.

– А асфальт, новые куски?

Кривокапа отвернулся к микроскопу. Покровский знал, когда можно канючить, а когда нет. Что-то дернуло взять у Шурочки «Новый мир», пока он все равно не в работе, сел полистать тут же в холле. И, возможно, не зря. В первой же повести – «Обелиск» Василя Быкова, известного фронтового писателя – два фрагмента обведено карандашом. Покровский начал читать по диагонали, чтобы общую коллизию уловить. Увлекся, читал полтора часа – суховато, но энергично. Не до конца, конечно, прочел, но смысл подчеркнутых фрагментов уловил. В одном из них была выведена полячка-стукачка, которая главного героя, учителя Алеся Мороза, обвиняла, что он не держит перед учениками авторитета и не выполняет программ наркомата. Во втором Мороз, когда Сельцо заняли немцы, не ушел в партизаны, а продолжал с разрешения немцев учить детей – его даже заподозрили в предательстве.

На самом деле Мороз был партизанским связным. Потом он погиб, защищая учеников, а в документах оказался в результате разных пертурбаций помечен как попавший в плен, из-за чего его имя не поставили на обелиск с героями войны.

Напоминает вторая история ситуацию самой Варвары Сергеевны. Плен, несправедливое наказание… И литературный герой, и реальная Кроевская пострадали и от чужих, и от своих.

Приехал Кравцов, рассказал, что выведал. В ЖЭК Раиса Абаулина будто бы обратилась с просьбой прописать несчастную племянницу поперек регулярных правил, то есть это не «будто бы», а действительно обратилась, а начальник ЖЭКа имеет такое право «в порядке исключения».

– Сказал, что чисто по-человечески стало племянницу жалко? – спросил Покровский.

– А вот и нет, – ответил Кравцов. – Показал письма с просьбами поддержать просьбу – от колхоза-орденоносца, из Министерства сельского хозяйства. И еще говорит, звонки были, помимо писем.

Ладно.

В ресторан «На Беговой» Кравцов приехал с временным удостоверением инспектора по кадрам, которое взял в ресторанном тресте. Чтобы на Раису пока лишнего прожектора не направлять, поговорил с директором и бухгалтером о кадровой ситуации и о коллективе в целом, изучил документы. По всему выходило, что в час убийства Кроевской Рая Абаулина была плотно занята на обслуживании банкета.

– Абаулина характеризуется очень положительно, – сказал Кравцов. – Они, конечно, всех сотрудников характеризуют положительно, но Абаулина, я понял, действительно крепко стоит, а потом я еще говорил с сотрудницей, и есть слух, что Абаулина может стать аж замдиректора… А совсем ведь молодая.

– Не до убийств ей то есть, – кивнул Покровский. – Есть чем заняться.

– Мы и не думали, что она сама, – напомнил Кравцов. – Если и замешана, то чужими руками.

Про хахалей Раисы выведать не удалось. Прямой вопрос был исключен, а беседа не вывернула. И у ресторана, и у дома на Красноармейской выставлены силами местных отделений посты, если кто-то Раю Абаулину привезет или увезет, номер машины сразу прилетит на Петровку. Но пока пусто.

– Хорошо, – сказал Покровский. – Ты вот что – езжай к жене Панасенко и узнай, в каком садовом товариществе у покойной Ширшиковой был участок. Где-то под Коноплевом.

Кравцов сразу покраснел. Он-то не узнал про участок, а Покровский как-то выведал.

Жунев что-то быстро писал. Увидев Покровского, закрыл папку – совсем тоненькую, с каким-то новым делом. Тут же вытащил другую. Покровский показал журнал с подчеркнутыми фрагментами, пояснил, о чем в них речь.

– И что? – спросил Жунев.

– Хрен знает, – сказал Покровский. – На себя, может быть, примеряла. Но мы ищем связи Кроевской, а журнал у нее явно от кого-то.

– Может быть, и не она подчеркивала, а хозяин журнала. Ты верни пока экспертам, может найдут что.

– Ясный пень…

Жунев, оказывается, уже получил от Семшова-Сенцова, который был, да только что ушел, подробный отчет о наблюдении за Бадаевым.

– Тип, говорит, ушлый и мелкий. Должность его называется помощник заместителя коменданта. Вроде цербера при некоем Голикове, который как раз заместитель коменданта. С этим Голиковым Бадаев всю жизнь, вместе приехали из Мухосранска. По территории ЦСКА он всякой бочке затычка, следит от лица начальства за низовыми хозяйственными сотрудниками. С уборщицами, Семшов-Сенцов сказал, разговаривает как с плесенью…

– Известный типаж, – кивнул Покровский.

– Одну сотрудницу выжил по личной линии. Хотел от нее… Она не соглашалась, он улучил момент, придрался к чему-то, пришлось ей уволиться.

– Умеет дело до конца довести, – сказал Покровский.

– Не нравится он тебе?

– Не нравится… Мутный.

– Мало ли мутных. Мутный, да мелкий.

– Бывает, сам знаешь, что мелкий хочет себя Наполеоном вообразить. Толчок нужен сильный.

– Мотив нужен, – сказал Жунев. «Столичная» сигарета из плотной свежераспакованной пачки вытаскиваться никак не хотела, Жунев поддел ее ногтем.

– Всплывет, – сказал Покровский. – Есть, например, идея, что жертва узнала какую-то тайну убийцы, помнишь?

– Ну, тайну… Эк ты забрал. Что вообще у нас на боксера? Ничего ведь нету.

– Ничего, – легко согласился Покровский.

Жунев такого ответа не ждал.