Я обернулся и внимательно посмотрел на этого молодого жреца. А он и впрямь не дурак, подумал я, только эта сообразительность когда-нибудь доведет его до неприятностей.

— Ты прав, — согласился я. — Это был или нож из чего-то более твердого, чем кремень, или его убили в тесном пространстве. Или то и другое вместе. А это как раз запросто. Ведь чем меньше в данном случае пространства, тем скорее тот, кто наносил удар, предпочел бы нож. — Я попытался представить себе все тесные пространства, какие могли прийти на ум, — какая-нибудь комнатушка, парилка в бане, ниша на задворках храма. Ведь люди стараются совершать убийства в местах уединенных, сокрытых от посторонних глаз.

Я отошел от мертвеца на шаг, чтобы со стороны осмотреть остальные раны.

— А про эти отметины ты что думаешь? — спросил я.

На сморщенной и посеревшей коже виднелись многочисленные проколы, порезы и вздутия.

— Не знаю, — сказал он. — Но они явно наносились умышленно. Когда ты вошел, я как раз думал над тем, что они похожи и на шрамы после истязаний шипами или раскаленными иглами, какими обычно пользуются жрецы.

— Но зачем это делать?

— Может, хотели наказать?

— Это похоже на правду, — согласился я, так как прекрасно знал, что жрецы именно так и поступают. От страшных воспоминаний я содрогался до сих пор. — Или его хотели заставить заговорить. — Я принялся разглядывать лицо мертвеца. Глаза его были открыты и поблескивали в свете факела. Зрачки еще не помутнели, как обычно случается после наступления смерти. Что, интересно, они видели? Что хотели выудить из него при помощи пытки?

Я смерил жреца пристальным взглядом.

— А почему ты захотел снова посмотреть на тело?

— Да мне все не давали покоя эти отметины. По-моему, с чем-то подобным я уже встречался раньше.

То же самое я мог сказать и про себя. Я тоже видел нечто похожее. Потому и пришел сюда сейчас.

— Понимаешь ли, я удостоен чести служить при храме на Большой Пирамиде, — объяснил он. — Я участвовал в проведении жертвенного обряда на празднике Поднятых Знамен. Так вот там у одного из рабов тоже были подобные отметины — проколы, порезы, ожоги. Я хорошо разглядел их, когда мы укладывали этого человека на жертвенный камень. Я помню…

— Я тоже помню, — перебил его я. — Ведь он был уже мертв, когда попал к вам, так ведь?

Жрец изумленно вытаращился на меня:

— А ты откуда знаешь?

— Я был там. Он прыгнул вниз со ступенек на полпути к вершине. Нам пришлось потом тащить его на самый верх да еще уговаривать пейналя и огненного жреца принять жертву. — Теперь я и сам вспомнил этого Ельтеота — это он встречал нас на верхних ступеньках. — Я тоже заметил тогда эти шрамы.

— Так это был ты?! Ну теперь припоминаю! А как все странно, правда? Ты притащил тогда к нам эту исколотую и изрезанную жертву, а теперь вот мертвое тело точно в таком же состоянии обнаружено прямо перед домом твоего хозяина. Что же происходит? — Он прищурился, внимательно разглядывая меня, а я не сводил глаз с мертвого тела в паланкине.

— Понятия не имею, — медленно проговорил я. — Мне надо хорошенько поразмыслить.

Я все еще пребывал в раздумьях, когда молодой жрец ушел. Потом у меня зашипел и погас факел, и я продолжал размышлять над случившимся уже в темноте.

Я просто не мог пойти к себе в конуру и ждать, пока за мной пришлют. Мне необходимо было вырваться из когтей главного министра. Но как? Я должен как можно быстрее найти этих колдунов и привести их к Монтесуме, да так, чтобы меня не поймал на этом мой хозяин. Тогда я бы отдался на милость императора, и, если он соблаговолил бы, то смог остаться в живых.

Так что мне оставалось одно — выследить этих колдунов. Я соображал лихорадочно — даже взмок, — и тут до меня наконец дошло, как действовать. Я понял и как поймать убийцу человека, найденного нами в канале, и как выяснить, почему на его теле обнаружилось мое имя.

Сам мертвец был половиной послания, а вот второй его половиной являлось мое имя. Либо послание предназначалось мне — я, правда, никак не мог его истолковать, — либо оно было обо мне. Но в любом случае, как я заключил, мне необходимо ответить на него. Я должен дать ответ, и убийца сам придет за мной.

Убийца приведет меня к этим колдунам. Омовенный раб Сияющего Света подвергся столь же жестоким истязаниям, как и мертвец, находившийся сейчас перед моими глазами. Это означало, что оба они побывали в руках одного и того же человека. Омовенный раб оказался одним из тех, за кем охотились мой хозяин и император, к их же числу, стало быть, принадлежал и утопленник, выуженный из канала. И его чудовищная худоба скорее всего объяснялась тем, что его держали в темнице впроголодь.

С другой стороны, Сияющий Свет, даже будь он убийцей, вряд ли мог послать мне эту мрачную «весточку», так как не принадлежал к малому кругу людей, знающих мое полное имя. Но он мог действовать с кем-нибудь сообща. Тот омовенный раб был своеобразным посланием, а тело в канале служило напоминанием.

Тогда же я утратил всякую веру в историю об изгнании Сияющего Света. Я не догадывался, искренне ли верила его мать в то, что говорила, но я решил в любом случае рассказать ей правду.

У меня не хватало времени наведываться к каждому, кто знал точную дату моего рождения, — пусть их и было немного. Да и о чем расспрашивать их — нескольких старых жрецов да моих родственников? И разве признались бы они в чем-то мне, неудачнику и изгою, опозорившему собственную семью?

Я решил лучше найти торговца и через него добраться до убийцы.

Я смотрел на мертвое тело, чьи очертания теперь были уже различимы благодаря забрезжившему на улице свету. Я снова и снова разглядывал его раны и содрогался при мысли о том, какой опасности могу себя подвергнуть, пытаясь устроить западню человеку, способному на такое.

— Я не знаю, кто ты, — неожиданно для себя проговорил я вслух. — Но у нас с тобой есть что-то общее. Обещаю тебе: я поймаю нашего врага!

Шуршание метлы, донесшееся с улицы, и запах костерка возвестили мне, что солнце начало свое восхождение.

Когда я выскользнул из комнатушки под лестницей, небо еще не растеряло густой темной синевы. Где-то в доме наверняка уже пекли лепешки. От этой мысли я почувствовал голод и поймал себя на том, что вожу носом по воздуху. Конечно же, я уловил какой-то дымок, хотя запах казался странным. Помимо обычного аромата кукурузного толокна, чувствовался еще какой-то едкий привкус, которого я не мог распознать.

Я вспомнил, что мне нужно поскорее уносить отсюда ноги да постараться как можно быстрее добраться до дома торговца. Но мне сначала хотелось заглянуть в каморку к старику, и если Кролик еще воевал со своим взбунтовавшимся кишечником, то я смог бы прошмыгнуть в нашу комнату на глазах у метущих двор женщин, а потом и вовсе удрать на улицу.