— Но это редкая книга, — заметила я. — Где же его сиятельство наше ее?

— Полагаю в Большой королевской библиотеке, — невозмутимо ответил барон, и мои глаза вновь округлились:

— Все-таки украл?!

— Но не из личной же библиотеки государя, — резонно заметил Фьер.

— Я верну ее обратно, — решила я. — Но сначала прочитаю. Признаться, я поглядывала на нее еще летом, но не бралась, потому что понимала — времени на ее чтение у меня не будет. Такие книги надо читать в тишине и уединении, чтобы осмыслить написанное, но не между прогулками, балами и интригами. А потом всенепременно верну!

— Как скажете, ваша милость, — ответил Гард. — Хотя я бы за нее не взялся. Философия бывает интересной, но когда ее так много, это несколько пугает. Даже думать не хочу, о чем там ведутся рассуждения.

— Мужчины! — с некоторой долей пафоса отмахнулась я, и барон поднял руки:

— Остановитесь, Шанриз, умоляю! — со смешком воскликнул он. — Пощадите!

— Сильный должен быть снисходителен к слабому, — с иронией произнесла я. — А потому я пощажу вас сегодня.

— Премного благодарен, — склонился в шутливом поклоне его милость.

Я улыбнулась в ответ. А потому мне подумалось — случайно ли государь указал Дренгу на книгу? Однако тут же рассердилась на себя. Это была лишняя мысль, в которую не стоило углубляться, и я выкинула ее из головы. Да и скорей всего это было просто замечанием, вот и всё.

— А что же герцогиня?

Герцогиня мне была неинтересна, но хотелось сменить тему, и Гард охотно ответил:

— Выздоровела и вновь полна боевого задора.

О моем подобии я не спрашивала вовсе, а Фьер и не думал рассказывать. Он вернулся к забавным историям из жизни Двора. После нас позвали в столовую, где к нам присоединились Амберли и Элдер. Он часто бывал у нас — давал сестрице уроки живописи, и от Амбер теперь только и было слышно о его сиятельстве. Да и ему общество моей родственницы, кажется, пришлось по душе. Моя матушка, наконец, смирилась, что ее мечтам о двойной свадьбе с братьями Гендриками не суждено сбыться, и потому радовалась, что хотя бы одной из нас ее кандидат пришелся по душе. Оставалось лишь дождаться, когда Элдер сделает важный шаг, и я надеялась, что он его сделает. Это было бы чудесно…

Что до моего нового портрета, то он был написан быстро, и потому я имела небезосновательные подозрения, что работать над ним граф начал сразу после покупки первого. Как бы там ни было, но картина обустроилась в нашем доме, а я, увидев свое изображение, пришла в полнейший восторг. Но на изъявлении благодарности наше общение с Элдером и закончила, чтобы не отвлекать его от ученицы и, хотелось верить, в скором времени — невесты.

А с уходом своего гостя я закрылась в своей комнате и принялась изучать подарок Дренга, украденный сиятельным проходимцем из библиотеки. И чем больше я вникала в суть, тем меньше мне хотелось расставаться с книгой. Написана она оказалась на удивление легко и понятно. Я оправдывала себя тем, что это дар, и отказаться от него было бы невежливо. После отчаянно ругала, разумеется, опять себя. Уговаривала, что это недостойный поступок, и уж лучше поискать и купить свой собственный экземпляр, но с каждым разом, открывая книгу, я с ужасом понимала, что не готова с ней расстаться. Уж больно рассуждения были близки мне и созвучны. В конце концов, я решила, что надо сначала дочитать, а там уже можно и думать о возвращении трудов великого мыслителя прошлых веков Тенка Висммана.

Читала я не торопясь, раздумывая о написанном, могла даже поспорить с уважаемым господином Висманном, или же пожелать броситься ему на шею и вознести восторженную хвалу. Потому продвигалась медленно, и сегодня я только подбиралась ко второй трети книги.

И вот сидя у камина и слушая дождь, я получала несказанное удовольствие от своего времяпровождения, а еще надеялась, что мы сумеем избежать явления нежданных гостей, однако…

— Доброго дня, дитя мое.

Обернувшись к двери, я искренне улыбнулась и, отложив книгу, поспешила навстречу его сиятельству.

— Дядюшка, как же я рада вас видеть, — сказала я.

Он поцеловал меня в лоб и, не дожидаясь приглашения, прошел к моему креслу. Усевшись, граф Доло на мгновение прикрыл глаза рукой, после взял мою чашку, допил полуостывший напиток, чем вызвал мое ошеломление, и посмотрел на меня.

— Это конец, дитя, — произнес дядюшка. — Меня отправили в отставку.

Я непонимающе тряхнула головой, после приблизилась к его сиятельству, присела перед ним на корточки и заглянула в глаза:

— Что вы сказали? — тихо спросила я.

— С этого дня во дворце нет рода Доло.

Граф устремил взор в жаркую сердцевину пламени. Я осталась сидеть у его ног, затаив дыхание, и ждала, что он скажет дальше. Оторопь, охватившая меня в первое мгновение, постепенно перерастало в негодование, но пока я сдерживалась. Опыт показал, что я зачастую делаю поспешные выводы, не зная всей картины. Тем временем его сиятельство, просидев так с минуту, ожесточенно растер лицо ладонями и посмотрел на меня.

— Это не было изгнанием, Шанни. Мне объявили, что мои заслуги перед Камератом бесценны, и что никто не сумеет в полной мере заменить меня, однако возраст мой уже перешагнул тот порог, когда его можно смело назвать почтенным, а потому более утруждать меня не смеют. Вот так это выглядело. В награду за долгую и верную службу я получил орден Вседержителей, один из почетнейших орденов нашего королевства, а также поместье в Стренхеттдоле и право на ношении цепи советника Его Величества без возможности посещать совет и говорить там. Еще одна из почетнейших наград, что говорит о моем, — дядюшка криво усмехнулся, — выдающемся уме. Вроде бы и не придраться, но… На мое место пришел брат новой фаворитки, а значит, ставленник герцогини Аританской. Она набрала вес и силу слишком быстро.

— Простите меня, — я отвела взор.

Дядюшка взял меня за руки, и, вновь посмотрев на него, я увидела немного грустную улыбку.

— Мне не в чем вас винить, дорогая, разве что пенять Богам на ваш пол. Насколько бы всё было проще, если бы вы были мужчиной. Я бы сейчас выдохнул с облегчением и ушел, зная, что оставляю честь и достояние нашего рода в надежных руках. Однако вы женщина. Можно войти в королевскую опочивальню и пытаться удержаться там, как можно дольше, но страсть монарха, как и сам наш монарх слишком непредсказуема. Нет, Шанни, я не сержусь на вас и не считаю в чем-либо виновной. И все-таки я думаю, вот что. — Едва отведя взгляд, я опять посмотрела на него, в этот раз внимательно и серьезно, понимая, что его сиятельство хочет сказать что-то важное. Он кивнул с улыбкой: — Как же хорошо вы чувствуете момент, Шанриз, — сказал граф и перешел к делу: — Мне видятся два варианта столь щедрой награды. Первый, наиболее благоприятный для нас, — это вы, дитя. Верней будет сказать — его чувства к вам. В пользу моего вывода говорит набор наград, которые мне всучили, чтобы подсластить пилюлю. А раз так, то в нем нет ожесточения против вас, однако есть горечь и воспоминания. А это означает, что для рода еще не всё потеряно, и меня убрали, как напоминание о вас и днях, когда Его Величество был счастлив…