— Согласен, согласен! — заволновался Лефорт. — Азовская гавань очень важна для дел торговых, успешных… Причём даже не сейчас, а потом, когда с Босфором и Дарданеллами договоримся…

После недолгого и глупого спора о торговой ценности той или иной гавани Егор продолжил:

— Вот подробный и укрупнённый мною план крепости Азовской…

— Откуда — сей план? — опять продемонстрировал свою природную въедливость Ромодановский.

— От тех же людишек торговых! Так вот, мы хотим эту крепость взять непременно в этом году. А кто из вас, любезные господа, мне чётко может назвать основные слабые и сильные места этой крепости? Кто? И — что?

— А ты кто таков есть, харя мужицкая, чтобы отчёт давать перед тобой? — не сдержался всегда обычно спокойный Шереметьев. — Сказано: надо кампанией воинской взять неприятеля, знать и возьмём! Доля такая, присяга перед государем… Навалимся и потопчем турка! А нет, так головы свои сложим — в бою честном, кровавом! Чего тут рассуждать и умничать? Шашку наголо — и вперёд…

— Остановись, Борис Петрович, остынь! — повысил голос Пётр, подбадривающе подмигнул Егору: — Давай, охранитель, сам рассказывай — о слабых и сильных сторонах крепости. Ты ведь ни ночь целую размышлял над этим? Зачем тогда задаёшь лишние вопросы? Цену набиваешь себе, прохиндей? Рассказывай, не томи уже!

— Как видно из этого плана, турецкие корабли могут свободно швартоваться прямо у крепостных стен. Следовательно, во время осады к неприятелю будет беспрепятственно доставляться продовольствие, порох, новые солдаты… Это очень плохо!

— Очень даже нехорошо! — подтвердил генерал фон Зоммер.

— Далее. А что у нас? Наш главный военный лагерь будет располагаться вот здесь, у Митишевой пристани, сюда же будет доставлено всё наше продовольствие и военные припасы. От Митишевой пристани до Азова степью более пятнадцать вёрст. А в степи наши обозы будут ждать до двадцати тысяч татарской конницы…

— Хватит врать! — возмущённо перебил его Пётр. — Какие такие двадцать тысяч? Мне докладывали, что не более пяти…

— Государь! — Егор склонился в почтительном полупоклоне. — Я — твой охранитель, мне по должности положено знать многое, всюду иметь надёжных и проверенных людей. Вот, посмотри это письмо, оно писано всего две недели назад, прочти…

Царь недоверчиво покрутил головой и замолчал, читая предложенный ему документ, а старый Гордон снова поддержал Егора, назидательно подняв вверх указательный палец:

— Всегда при составлении кампаний воинских надо исходить из худшего! Так учил ещё славный маршал Конде! Продолжай, молодой человек, продолжай!

— Вот и получается, что у турков не будет никаких проблем со снабжением, а нам голодать придётся, огненных припасов всегда будет не хватать, потому как татары будут постоянно нападать на наши обозы — со всем своим усердием татарским…

— А если прямо по Дону доставлять всё? — вмешался Лефорт. — На баркасах — прямо к лагерю осадному. А?

— Не получится — прямо по реке, — недовольно поморщился Егор. — Дон заперт цепями, а в устье, на разных берегах, расположены две хорошо укреплённые каланчи с очень великой артиллерией. Каланчи, конечно, можно и штурмом взять, но — ценой большой крови. Да не только в этом дело… Было бы что перевозить по реке. С этим у нас — тоже не всё в порядке, господа мои хорошие…

— Хватить сопли жевать зелёные! — рассердился Пётр, гневно округляя глаза. — По делу говори, Алексашка! Не ходи вокруг да около!

— Слушаюсь! — щёлкнул Егор каблуками. — Подрядчики наши окончательно и бессовестно заворовались! Герр Франц, прочти вслух вот это письмо из Астрахани, чтобы никто не подумал, будто я лукавством занимаюсь…

Лефорт взял в руки бумажный лист, громко зачёл:

— Купцы Воронин, Ушаков и Горезин взялись поставить для кампании военной пятнадцать тысяч вёдер сбитня, сорок пять тысяч вёдер уксуса, столько же — водки, двадцать тысяч солёных осетров, десять тысяч пудов ветчины, масла и сала — пять тысяч пудов, соли — восемь тысяч пудов…

— Короче, суть давайте мне, соратники! — коротко рыкнул царь.

— Деньги эти господа украли, мин херц! — с вселенской грустью во взоре известил Егор. — И почти ничего не поставили, даже соли нет — ни единой щепотки… Только рыбы гнилой в достатке и хлеба лежалого, прогорклого, покрытого зелёной плесенью…

— Правду говоришь?

— Святой истинный крест! — торопливо перекрестился Егор и продолжил: — У меня же свои люди везде… Но это не всё, государь! По твоему указу на Москве-реке были построены струги, каторги и лодки — для перевозки войска и припасов…

— Построили? — Царский подбородок слегка задрожал, предвещая нешуточную бурю — с серьёзными последствиями.

— А вот поехали, сам посмотришь! Это до складов в Черкесске да Астрахани далеко, а Москва-река, вон она, рядышком. К ужину и вернёмся, ужо…

— Едем! — велел Пётр. — Подать лошадей! Все едем! Там и договорим сей важный разговор, на речном раздолье…

Часа через полтора миновали Всесвятский мост, скоро вдоль речных берегов замелькали деревянные помосты, у которых покачивались на волнах крепко привязанные лодки, струги и паузки. По приказу царя кареты остановились у самого длинного помоста, на котором ещё продолжались судостроительные работы: несколько бородатых мужиков лениво конопатили борта новенькой каторги.

Пётр первым соскочил на свежие доски помоста, за ним свои кареты покинули и остальные участники совещания.

— Что это? — грозно спросил царь, указывая своим перстом на речную гладь. — Что это такое, я вас спрашиваю? Кто здесь главный?

Всего к доскам причала было привязано порядка сорока больших и малых плавсредств. Только вот как минимум одна треть из них находилась в полузатопленном и полностью затопленном состоянии, было слышно, как журчала вода, проникающая внутрь ближайшего струга через хорошо видимую дырку в свежеструганном борту.

По доскам настила звонко процокали чьи-то каблуки, подбитые стальными подковками, пред царские очи, отодвинув в сторону Якова Брюса, предстал дородный бородатый мужчина средних лет, одетый по купеческому обычаю: белая рубашка, тёмная поддёвка, широкие синие шаровары, чёрные, тщательно начищенные, собранные «гармошкой» сапоги.

— Здесь я, государь, здесь! — зачастил бородач, вставая перед царём на колени. — Искал меня?

— Кто таков? — с трудом спросил Пётр, жадно хватая ртом воздух.

— Столяров я! Фёдор Столяров! Рыбой торгую. А сюда купечеством приставлен московским, надзирать за строением лодочным…

— Надзирать? — взревел Пётр, нагнулся, неожиданно схватил в правую руку плотницкий топор, валявшийся на досках настила, махнул им, как показалось, небрежно…

«Вот же, мин херц называется!» — недовольно подумал Егор, обтирая рукавом камзола своё лицо, забрызганное купеческой кровушкой…