Тропа вывела Макара на светлую поляну. С краю росла кряжистая сосна, бросая тень на небольшой валун неподалеку. Перед ним в траве белела россыпь мелких цветов – точно такие же Макар видел в домике Катерины.

Илюшин подошел к камню, присел на корточки, сорвал цветок. Ему показалось, что на серой изъеденной поверхности что-то нацарапано, и он наклонился посмотреть, но тут за спиной послышался шорох.

Он обернулся.

Напротив стояла Катерина.

– Калимера, – осторожно сказал Макар.

Вчера он не успел толком разглядеть ее. Сейчас было видно, какие синие у нее глаза – очень яркие, как у отца, – и совершенно птичий тонкий нос с небольшой горбинкой. По шее вниз сбегали выпуклые голубые венки, и смуглые руки тоже были исчерчены их ультрамариновыми ручейками, словно по ее жилам текла не кровь, а краска.

И еще она оказалась совсем маленькая, чуть выше его плеча. Неулыбчивая, неуловимо странная – даже если бы он не знал о ее немоте.

– Она здесь была. Я ее видела.

Илюшин не сразу понял. А когда понял, ему показалось, что его все-таки хватил солнечный удар. Он молча смотрел на девушку. Пласт знаний, обретенных со вчерашнего дня, треснул и развалился на куски.

– Она здесь была, – медленно повторила Катерина. Голос у нее оказался хриплый, низкий. – Женщина. Русская. В тот день, когда она исчезла.

– Где была?

– Внизу. На дороге. Ее там встретили.

– Кто встретил? – Илюшин задавал вопросы совершенно механически. Происходящее совершенно вышибло его из равновесия. Когда-то у Стругацких он прочитал: «Он ощутил какое-то беспокойство или даже страх, словно в лицо ему рассмеялась кошка». Оценить в полной мере точность этой метафоры ему удалось только сейчас.

– Машина. Большая. Черная. Не знаю, кто внутри. Мужчина, да, но кто-то еще? Нет, не знаю.

Девушка говорила чисто, как Ян. Макар ощутил себя стеной, в которую ударяют теннисные мячики ее слов и отлетают обратно.

– Так, – сказал он. – Стоп. Катерина!

– Это было рано утром.

– Катерина!

Она замолчала. Илюшин вытащил бутылку, опустошил ее в несколько больших глотков, а последним умыл лицо. Стало легче, но ненамного.

– Ты говоришь, – сказал он.

Девушка пренебрежительно дернула плечом.

– Ты говоришь по-русски!

Она невозмутимо смотрела на него, дожидаясь, пока он придет в себя.

– Какого черта? – риторически спросил Макар. – Почему все убеждали меня, что ты немая?

Катерина покачала головой:

– Не говорю. Очень редко.

– В крайних случаях?

Короткий кивок.

– Хорошо, а откуда ты знаешь русский?

Снова пожатие плеч. Она определенно не придавала этому никакого значения.

– Старуха. Жила с нами. Научилась.

– Роза?

В синих глазах мелькнуло что-то недоброе.

– Роза – моя мать. Не говорит по-русски. Не любит говорить совсем.

– Да, я заметил, – пробормотал Илюшин. – Катерина, прости, но я не понимаю… Ты научилась языку у женщины, которая жила с вами? А где она сейчас?

– Умерла. Она была старая, в голове песок. Послушай, ты ищешь русскую. – Катерина явно пыталась вернуть его на рельсы, с которых начался разговор. – Я видела ее, она уехала, живая.

Илюшин отошел в тень дерева, сел и прижался спиной к стволу. Катерина, поколебавшись, села перед ним по-турецки, положила руки на загорелые колени. Она была в той же пестрой рубашке, что и накануне. Ткань выглядела так, словно об нее годами вытирали испачканную кисть.

– Можешь с самого начала рассказать? – попросил он, обтирая лоб влажной рукой.

– Я спускалась утром к дороге. Коза убежала, я подумала, она внизу. Там, где… – она ненадолго запнулась, подбирая слово, – …роща. Увидела машину. Стояла в тени. Я не стала идти ближе, подождала.

Макар представил, как настороженно замирает девушка, выбежав из леса, при виде чужой машины.

– Женщина приехала на велосипеде. Бросила его в кусты. Села внутрь, уехала.

– Ты видела машину раньше?

Катерина отрицательно покачала головой.

– Запомнила номер? Хоть какие-нибудь цифры? Буквы?

– Нет. Не видела, было далеко.

– А водитель?

– Мужчина.

– Ты его узнала?

– Он совсем чужой. Не из деревни. Не из отеля. Турист? Я не отвечу.

– Можешь его описать?

Она задумалась.

– Плохо было видно, далеко. Темные волосы, рубашка с коротким рукавом.

– Толстый, худой?

– Обычный. Такой, как ты. Как я.

«Будем считать, без особых примет».

– Ты говорила об этом полиции?

Катерина пожала плечами, и он понял, что вопрос глупый. Конечно, с ней никто не стал беседовать. Диковатая немая девочка…

– А мне почему рассказала?

– Ты не скажешь людям.

Он не сразу догадался. Затем сообразил: она отчего-то уверена, что он сохранит ее тайну.

Девушка облизнула пересохшие губы, и Макар спохватился:

– Черт! Катерина, прости, я идиот!

Он торопливо протянул ей вторую бутылку. Ее лицо вдруг осветилось насмешливой улыбкой, и Макар снова растерялся: что он сделал не так? Но Катерина сняла со спины сумку – он только сейчас заметил, что у нее при себе довольно объемный рюкзак, – и вытащила термос.

– Я всегда ношу с собой. Нельзя без этого. Иначе тебя съест солнце. Солнце любит сухую еду: хрусть-хрусть!

Илюшин машинально кивнул, и лишь минуту спустя до него дошло, что это была шутка. Он покосился на Катерину. Она улыбалась, точно маленький ребенок, очень довольный своей остротой.

Некоторое время они сидели в молчании, отпивая каждый из своей посудины. Это напоминало чаепитие у Мартовского Зайца и одновременно – раскуривание трубки мира. Устанавливался контакт между представителями двух племен, но происходящее отдавало ненавязчивым безумием.

– Как ты будешь теперь ее искать? – Катерина поставила термос перед собой.

– Гаврилову? По машине. Говоришь, она была большая?

– Да. Квадратная. Черная.

– Я попробую найти ее в городе. Сначала отыщу хозяина машины, а через него – эту женщину, которая исчезла. Ты, кстати, не встречала ее раньше?

– Нет. Я не вижу туристов, они сюда не приходят.

– Она хотела фотографировать ваш дом…

Катерина снова пожала плечами – кажется, это был ее любимый жест.