Вот только что был рядом с Лидой – и пропал. Яра нет. Что-то его совсем не видно. Хотя…

Он или не он? Вроде стал ниже ростом, обзавелся старомодными роговыми очками, хотя какие уж там роговые – просто темная пластмасса. Волосы посветлели. Может ли этот блондин быть Яром?

Он быстро идет, почти летит по улице. А навстречу ему – девушка, тоже светловолосая, тонкая, красивая, в короткой клетчатой юбке. И тоже – почти летит.

– Привет, Однолюб, – говорит ему девушка.

– Привет, Однолюбка.

Они останавливаются – всего на миг, и кажется, будто оба зависли в воздухе. Но говорить им явно не о чем, и оба летят дальше.

Сходство с Яром есть, но сходство эфемерное – вот только что его не было, вдруг иначе легли на лицо тени от не вовремя вспыхнувшего уличного фонаря, и лицо – уже Яра, но фонарь остался за спиной, и чувство узнавания куда-то подевалось.

Странно все это…

* * *

Рома стоял в коридоре и ждал, пока Илона соберется – обует теплые сапоги, наденет пальто и шапочку. Смена кончилась очень удачно, дневной корректор освободился вместе со всеми, и Рома мог проводить Илону на троллейбус. А проводы – это разговоры. В последнее время она стала немного разговорчивее.

Как вышло, что он полюбил эту девушку?

Рома вспомнил, как впервые увидел ее в редакции, – растерянную, даже немножко испуганную. Он бежал по коридору с гранками, а она спрашивала у Людки, где корректура. Людка спешила, как всегда, и просто ткнула пальцем в сторону двери.

Редакционные девицы тоже носили длинные волосы, но не такие. Рома подумал, что эту девушку нужно даже не фотографировать, а рисовать. Лицо – не совсем правильное, лоб большой и высокий, подбородок маленький и остренький, но все вместе – прекрасно…

Он тогда еще даже не оценил легкую фигурку, чуть полноватые, но очень стройные ноги. Потом он видел ее за работой и рядом с другими корректоршами. Регина ему не нравилась – да она никому не нравилась, серьезная Лида с шишом на макушке и в старушечьих трикотажных костюмах была привлекательнее. В Лиде Рома видел какую-то гармонию, соответствие формы содержанию. И лицо можно было назвать правильным – таким лицам очень идут платки, завязанные на русский лад. А Регине сильно не повезло – у нее была очень неприятная улыбка. Она была тоже крупной, но Лида как-то иначе несла себя, умела ходить плавно, а шагающая по коридору Регина сильно смахивала на гренадера, атакующего редут. Роме страшно хотелось нарисовать на нее карикатуру, но он буквально хватал себя за руку: не виновата же эта женщина с преждевременно обвисшими щеками, что у нее такая внешность.

Во второй смене ему немного нравилась Жанна, но Жанна была старше лет на пять. Рома понимал, что возраст не имеет глобального значения, но с детства знал – подруга не просто должна, а обязана быть моложе. Ну, года на два-три как минимум. И ниже ростом!

Но все эти правила жениханья оказались разом забыты, когда появилась Илона. Он даже не задумывался, сколько ей лет, и не собирался измерять сантиметровой лентой ее рост. Она пришла – с необычным именем, с необычным лицом, с волосами этими, что колыхались и струились, когда она шла по коридору, размахивая свернутой рулоном полосой. Варвара Павловна иногда делала ей замечание: хоть бы хвост завязала, что ли. Она после этих замечаний два-три дня собирала волосы в хвост, и он слышал, как она жаловалась Асе: невозможно найти заколку, волосы в заколку не помещаются. Потом она с Лидой обсуждала, как починить красивую заколку-«автомат», и тогда уже он вызвался помочь.

Сближение было очень медленным – Рома боялся.

Он никогда не был первым парнем на деревне, он не пытался целоваться с одноклассницами. Другие ребята уже на первом курсе заводили себе подружек и за несколько месяцев ухаживания за неприступными девочками созревали окончательно – были готовы хоть под венец, если другого способа оказаться со своей красавицей в постели не видели. Был, правда, дичайший случай – забеременела одноклассница и с перепугу сбежала из дома. Она жила с бабкой и с очень строгим дедом, дед мог за такие проказы и зашибить ненароком. Ее искали с милицией и собаками, школьное начальство набралось страха: батюшки, не уследили! Мать преступницы, впрочем, заявила, что сама родила, когда еще восемнадцати не было. Но мать приехала из Питера, когда поиски уже были в разгаре. Мальчиков мобилизовали, и они прочесывали все окрестные станции и полустанки, Рома хорошо запомнил этот дурной охотничий азарт…

Рома, как и Лида, хотел стать редактором в издательстве, но не общественно-политической, а какой-нибудь художественной литературы. Он любил рисовать, но получалось не настолько хорошо, чтобы учиться на художника. Пришлось выбрать более разумную профессию. Он поступил на два года позже в московский полиграфический, две первые попытки не удались. И его тоже по знакомству родители определили в редакцию газеты выпускающим. Работа ему понравилась. А чего не нравиться – живая, веселая, даже романтичная. Когда бежишь от линотипа к верстальному столу, таща в ладонях горячие металлические строчки, завернутые во влажные гранки, то прямо ощущаешь пламенную сиюминутность новостей. И поздно вечером, когда стоишь в печатном цехе, а старый печатник дядя Петя, говорит тебе с большим достоинством: «Ну, тираж пошел!», и ты хватаешь с транспортерной ленты первые экземплярчики завтрашней газеты, – разве не здорово?

Так что Рома в редакции прижился, хотя на самом деле работа его порядком выматывала. Он ведь и в школе без особого труда получил освобождение от физкультуры – что-то было не в порядке с сердцем, а что – это мать надо спрашивать, она всеми медицинскими бумажками заведует. И мысль перебраться в корректуру на самом деле была очень разумной.

Работая в паре с Илоной, Рома внимательно за ней наблюдал. Он знал, когда у нее стряслась беда, настоящая беда, такая, что она стала невероятно рассеянной. Она перестала ходить на репетиции в свой «Аншлаг», из чего Рома сделал вывод: именно там и произошло что-то ужасное. Но что – она не говорила. И он прикрывал ее, как только мог, перечитывал за ней гранки и полосы, исправляя пропущенные ошибки ее авторучкой. Она этого, кажется, даже не замечала.

Беда была – как остров, внезапно ушедший под воду, так что остались торчать одни лишь горные вершины. Такую вершину Рома углядел, когда Илона стала вдруг его расспрашивать о сессиях в московском полиграфическом. Ее интересовало, как он ездил в Москву, где останавливался, не поможет ли, если потребуется, найти ночлег. Рома объяснил, что студенты-заочники могут жить у родственников или в общежитии, о чем нужно заранее договариваться; сам он как раз жил в общаге, когда ездил защищать диплом. Илона заинтересовалась: трудно ли было поступить, трудно ли учиться на заочном. Рома рассказал все со своей точки зрения: если не пытаться освоить всю программу за неделю до сессии, то вроде ничего. Но он видел, что Илоне совершенно не хочется учиться.

И вот теперь он ждал ее и немного нервничал. Этих коротких разговоров, от дверей редакции до дверей троллейбуса, за зиму набралось с десяток, но всякий раз он беспокоился, как бы не показаться девушке назойливым и занудным.