Илона, расчесывая волосы, смотрела в зеркало и очень сама себе нравилась. Портрет должен был получиться великолепным.

Оля, с которой Илона очень подружилась, поскольку дружить с Лидой стало уж слишком трудно, а без подруги нельзя, временно разогнала компанию. Когда сессия на носу, не до ночных посиделок. Как оказалось – это было роковой ошибкой.

Компания, отнесясь к сессии с пониманием, стала собираться то у Шур-Шурыча, то у Славика. Присмотреть за мужем Оля не могла. А Гошка, душа компании, просто был обязан сидеть за низким модным столиком, обнимая за плечи красивую девушку, если не жену – так другую. Этой девушкой стремительно стала блондинка Юля. Она была тоненькая и веселая – а Оля тоненькой не считалась никогда. К тому же, Юля отлично танцевала.

Илона без компании скучала. Оля обещала, что после сессии устроит грандиозный банкет, ну так до этого еще дожить надо. Почему ее не приглашали Шур-Шурыч и Славик, выяснилось уже потом; сами они это считали мужской солидарностью.

Был майский вечер, когда Оля позвонила и позвала к себе.

– Отлично! – обрадовалась Илона. – Сейчас отправлю Ромку за портвейном.

– Не надо портвейна. И Ромки не надо!

– Что случилось?

– Приезжай!

Для Илоны смена должна была вот-вот кончиться; Роме полагалось ждать первую полосу с официозом, но ее должны были через десять минут принести. Даже не пытаясь объяснить что-то Роме, Илона понеслась к Оле и обнаружила подругу, в гордом одиночестве приканчивающую бутылку страшного дорогого, крепкого и сладкого финского клюквенного ликера.

– Ты с ума сошла! – воскликнула Илона. Ликер был куплен случайно, для подарка, ждал своего часа в потайном уголке стенного шкафа, и если Оля вдруг его уничтожила – значит, у нее точно с головой не все в порядке.

– Садись, – сказала Оля. – Сейчас и тебе налью. Мне сегодня нужно надраться вусмерть. Понимаешь?

– Нет, – ответила Илона, невольно обрадовавшись ликеру.

– Гошка – сволочь! Илонка, он же спит с Юлькой! Теперь – понимаешь? Он сегодня дома не ночевал!

– Мало ли куда его занесло?

– К Юльке его занесло! Он позвонил и сказал, что уходит к ней!

– Как?!

– А вот так! Увели! Как велик из сарая!

– Ни фига себе…

– Когда он сказал, я думала – сейчас мне станет плохо, и я умру. А не умирается! Пей, Илонка! Все мужики – сволочи! И этого своего Ромку гони в шею!

– Какой он мой?!

– Погоди! Я дура! У Гошки же была заначка, он думал, я не знаю!

Бутылка коньяка стояла на книжной полке, за книгами. Коньяк оказался дешевый, молдавский, но смысл его был не во вкусе, а в градусах.

А в редакции случился переполох – пришел официоз. Всякая встреча генсека с зарубежными лидерами, будь это хоть вождь племени мумба-юмба, вступившего на социалистический путь развития, становилась эпохальным событием, и сообщать о нем следовало на первой полосе, с большими фотографиями. Так что с этой самой первой полосы слетела половина материалов, все пришлось переверстывать, ждать снимок с текстовкой, и Рома основательно застрял.

– Не надо было Илону отпускать, – сказала Варвара Павловна. – Вот бы она сейчас пригодилась. Так ведь ускакала, коза! Даже не попрощалась. Ну, эти девки…

– Может, что-то у нее случилось? – предположил Рома.

– Похоже, что случилось. Ей подружка позвонила, так Илонка к ней и понеслась, как наскипидаренный кот.

– Оля?

Варвара Павловна знала по именам и голосам всех, кто говорил по телефону с ее подчиненными.

– Оля.

Рома взял трубку, набрал на диске номер, но услышал только длинные гудки. И неудивительно – Илона и Оля никого слышать не желали, потому что одна плакала и ругалась, другая ее утешала.

Рома, забеспокоившись, позвонил через пять минут – с тем же результатом. И дальше он названивал по мере приближения к Олиному дому из автоматов.

Потом он долго трезвонил в дверь и даже кричал:

– Оля, открой, это я, Рома!

Ему не открыли. В голову полезла чушь. Рома выбежал на улицу, задрал голову, увидел окна, которые, по его соображению, должны были быть Олиными. Там горел свет. Он вернулся к двери, жал на кнопку звонка, стучал, но впущен не был. Тогда он сел на ступеньку и приготовился ждать.

Ему было жаль себя, но он ничего не мог поделать – должен был дождаться, даже если бы пришлось просидеть на лестнице до утра. И ему мерещилось то, что могло бы оказаться правдой: там, у Оли, образовались две пары, Оля с Гошей – на тахте, а Илона с кем-то из компании – на раскладном кресле, где и в одиночку-то трудно поместиться. И почему бы нет? Он знал, что Илона сейчас одна, но сколько же можно красивой девчонке быть одной?

В четвертом часу ночи дверь открылась, вышла Илона. Незримая Оля удерживала ее за руку.

– Нет, я должна идти, – повторяла Илона. – Не трогай меня, я должна идти. Мне нужно готовиться к экзаменам. Я должна поступить в институт… Пусти меня, я не могу терять зря время, у меня экзамены…

Илону качнуло. Рома вовремя успел вскочить, подбежать, поддержать. Она даже не поняла, на кого оперлась.

– Олька, пусти, мне нужно идти, – продолжала Илона. – Я потом приду, слышишь? Я завтра приду… Ложись спать! А мне нужно готовиться к экзаменам…

Видно, Оля там, за дверью, тоже еле держалась на ногах. Она отпустила Илонину руку – и что-то там, в ее прихожей, грохнулось с деревянным стуком, Рома заподозрил стоячую вешалку, которая нетвердо держалась на трех своих ногах, и хвататься за нее было опасно. Дверь захлопнулась.

Они остались вдвоем на темной лестничной площадке. Рома обнимал Илону, а она, видимо, пыталась понять, где тут ступеньки.

Он вспомнил, как впервые поцеловал Илону – первого января, возле автобуса, чуть ли не полтора года тому назад. Потом ему судьба подбросила еще пару поцелуев – когда в редакции, в маленькой корректорской, отмечали ее день рождения, и когда компания, подвыпив, затеяла какую-то малопонятную игру с фантами и целованием.

И вот – объятие, настоящее, крепкое, иначе не удержать Илону, которая еле стоит на высоких каблуках.

Рома простоял так минуты полторы, не меньше, закрыв глаза и все теснее прижимая к себе любимую. Но она его оттолкнула, шагнула к лестнице, ухватилась за перила и испугалась – ей стало страшно спускаться. Рома понял это и, бормоча, успокаивая, уговаривая, как маленького ребенка, свел ее вниз. Потом они шли по улице, она придерживалась за его плечо, он обнимал ее за талию. Ночь была теплая, хотя к четырем утра уже стало довольно зябко. Поймать такси не удалось, идти было далеко, они несколько раз останавливались и стояли в обнимку. Наконец от утренней прохлады у Илоны наступило прояснение в голове.