– Привет вам, странники силы, – ведьма поклонилась, коснувшись рукой пола. Коснулась, не закряхтев, не схватившись за поясницу. – Привет и спасибо за дар. Я издалека почуяла его силу.

– Хороший амулет выйдет, – проговорил шаман, в очередной раз бросая взгляд на светящийся янтарь.

– Хороший, – подтвердила ведьма. – Издалека чую.

Явно из почтения к гостям они говорили на избранном странниками наречии.

– Так вот, когда искали шаманы, явилась ко племени диковинная и прекрасная дева, именем…

– Гулльвейг, – проговорил Старый Хрофт, невольно морщась.

– Истинно, – разом кивнули и шаман, и старая ведьма. – Стала она учить нас и нам помогать, искать среди юниц тех, что одарены силой, а найдя, взялась за работу – сделать из них истинных ведьм.

При слове «истинных» поморщился уже Хедин.

– Они-то, молодые истинные ведьмы, и нашли, как сделать так, чтобы наши же пращуры нас обороняли. Гулльвейг же, обучив их, покинула наши края навсегда, строго наказав не ставить ей капищ и не приносить жертв, ибо всё это нужно будет, чтобы держать в повиновении мёртвых.

– И стало по слову её, – подхватил шаман с оттенком ревности. – Так и были сотворены те чары, что доселе хранят наш род.

– Значит, это Гулльвейг научила вас им?

– Нет, – резко каркнула ведьма. – Дева Гулльвейг лишь указала дорогу. До конца её мы дошли сами. Мы искали, что притягивает мертвецов, что удерживает души возле тел. Сочетания слов и вещей искали мы, искали долго, пока не нашли.

– Не один шаман, не одна ведьма погибли жуткой смертью, заеденные подъятыми мертвецами, – продолжал колдун. – Но мало-помалу научились мы задерживать душу, что покидает тело, здесь, во бренном мире. И если удалось такое, со всевеликим старанием вывариваем мы череп покойника, чья душа становится стражем селения, и насаживаем на кол. Предки видят жизнь своих внуков и правнуков и радуются, когда умножается их число, когда семьи уходят на выселки.

Старый Хрофт припомнил исполненный злобой и ненавистью вой призраков, вой, неслышимый даже для тех, кто сотворял заклятия их вызова, и лишь покачал про себя головой.

– Как же так, почтенный Хрофт? Почему пресветлый Ямерт терпит такое? – не мог успокоиться Хедин, когда они наконец покинули странный посёлок.

– Пресветлый Ямерт даёт каждому жить по своей воле, – проворчал Отец Дружин. – Во всяком случае, пока. Он дарует многое тем, кто ему поклоняется, но не принуждает к этому силой тех, кто не жаждет. Быть может, потому, что большинство «не жаждавших» сделалось прахом в День Гнева?

Как ни странно, про День Гнева молодой маг Хедин тоже слышал.

– Восстание тьмы, – кратко отмолвил он в ответ Хрофту. – Бунт отравленных ею. Мятеж не понявших её истинное назначение. Так нас учили.

Сейчас было не время атаковать в лоб. Старый Хрофт лишь кивнул, мол, понятно.

Даже упоминание Гулльвейг не очень заняло молодого мага, он только и мог говорить, что о могуществе Тьмы и ловком использовании некромантии.

(Комментарий Хедина: да, помнится, мы со Старым Хрофтом тогда рыскали по всему Хьёрварду и окрестным мирам, отыскивая какие-то редкие или даже редчайшие магические диковинности. Да, он показывал мне сейчас кажущееся очевидным, что сила – это просто сила, а все «светлости» и «тёмности», «добрости» или «злобности» – измышлены теми, кто их использует, кому надо убедить других или себя, что они имеют право на всё, что задумали. Для Бога Равновесия иначе мыслить и невозможно, если только он не хочет буквального повторения судьбы Ямерта и компании; но для меня-тогдашнего с представлением о мире как о том самом «луге меж двумя крепостями»… Хотя меня больше занимали сами «диковинности», не укладывающиеся в заданный птицеголовыми наставниками шаблон, а не пресловутые «выводы», на которые намекает Отец Дружин.

Или это я-сегодняшний старательно защищаюсь от собственной памяти, ничего не забывшей и не утратившей?)

Странствия с молодым магом Хедином требовали немало времени, и на другое его уже почти не оставалось. А Отцу Дружин очень надо было разыскать ещё одного из Истинных, того самого, по имени Ракот.

Окончательное решение ещё не принято. Всё ещё подвижно, всё может измениться. Никогда не отрезай себе одну из дорог, во всяком случае, по собственной воле. Отец Дружин поступил именно так на Боргильдовом поле, и оно кончилось тем, чем кончилось. Да, раньше он смотрел на уходившего всё глубже и глубже к Кипящему Котлу Ракота и молчал; сейчас появились сомнения.

(Комментарий Хедина: Ракот упоминал об этом – вскользь, как о чём-то совершенно незначительном. Что ж, посмотрим, что думал об этом Отец Дружин…)

Отыскать Ракота оказалось делом нелёгким. Тем более что и маг Хедин горел рвением и делать перерыв в собственных занятиях никак не желал. Насилу убедив его, что он слишком давно не заглядывал в собственные покои Замка Всех Древних, Отец Дружин оседлал Слейпнира.

Столь отличающийся от прочих собратьев по Поколению маг давно забросил начатые труды в Джибулистане, не появлялся на Столпе Титанов и не заглядывал в Хьёрвард. Что ему было делать здесь, в одном мире из множества?

Старый Хрофт редко выбирался далеко за пределы Митгарда. Но на сей раз он гнал и гнал Слейпнира, не обращая внимания на красоты и чудеса междумирья; его ждал путь в самую глубину сущего, ко Дну Миров, и дальше, где в кромешной тьме клокотал Кипящий Котёл.

Асы не спускались к нему и во времена своего могущества. Но мир тогда казался маленьким, и до великих источников – рукой подать. Все знали, что Кипящий Котёл где-то рядом, он есть, он делает то, что должен, а большее никого и не занимало. Трудно было найти в Митгарде и его окрестностях что-то более постоянное, чем три волшебных источника. Вспыхивали и гасли звёзды, миры обращались во прах, а Урд, Кипящий Котёл и Источник Мимира оставались всё теми же.

Отец Дружин держал путь вниз. Так уж повелось, тьма считалась «низом», хотя на самом деле никто не смог бы сказать, куда в действительности направляется он от Хьёрварда.

Но зов Котла Старый Хрофт чувствовал безошибочно. Он был всегда, этот зов, во времена Асгарда служивший скорее напоминанием, что источник есть, он жив и ему ничто не угрожает. Маг Ракот где-то там, если он, Хрофт, ещё хоть что-то понимает в честолюбивых волшебниках.

Междумирье жило, дышало, влачили тяжкие бронированные туши исполинские чудовища, только и способные жрать всё, попадающееся на дороге, на их пути устраивали ловушки другие создания, куда мельче; нет, не люди и не не-люди, а просто те, кто умел устраивать капканы, а кроме этого – ничего.

И чем дальше уходил Отец Дружин от родного Митгарда, тем явственнее становились изменения. По сущему расползался сумрак, проникал повсюду, поглощая свет, а вместе с сумраком двигались и те, кого люди-хронисты так любят называть «его порождениями».