Джеймс Хёрли внимательно посмотрел на зятя, но в словах адвоката не было никакого тайного смысла, он не догадывался о том, что натворил его сын. Он просто размышляет о практике окружного суда, где судья мог быть порой снисходительным, а порой строгим, в зависимости от того, что ему известно о человеке.

— Люди, не способные самостоятельно принимать решения, кончают нацизмом, — утешала его Лора.

— Иногда это неправильные решения, увы. — С лица Джеймса Хёрли не сходило озабоченное выражение.

— Кто бы вообще решился на какой-нибудь поступок, если бы не думал, что в данный момент это правильно.

— А потом? Что происходит потом?

Лора и Алан переглянулись. Джим никогда еще таким не был.

Наконец Алан заговорил:

— Ну, во всяком случае, сейчас не то что раньше, когда судьи отправляли людей на виселицу. Мы-то никого к смерти не приговариваем.

Это должно было послужить утешением. Но не подействовало.

— Нет. К смерти — нет.

— Пойдем погуляем с собаками? — предложила Лора. Легким, бодрым шагом они вдвоем направились через поля, по которым гуляли с самого детства.

— Если бы я могла помочь… — начала она неуверенно.

— Нет, Лора, я и так допустил непростительную слабость, выставил напоказ перед вами свою ипохондрию.

— Ты же мой младший брат, хотя и важный почтенный служитель церкви.

— Не важный и не почтенный. Я так и не получил постоянного прихода, да и желания у меня никогда не было. Не хочу брать на себя ответственность.

— И не надо. Никто тебя не обязывает.

— Бывают случаи, когда ты должен взять на себя ответственность.

Она знала, что больше он ничего не скажет, но лицо у него как будто повеселело, когда в гаснущем свете дня они возвращались домой.

После этого визита он понял, что, если не возьмет себя в руки и не перестанет потакать своим настроениям, его жертва лишится смысла. К чему пытаться избавить людей от одних огорчений, причиняя им в то же время другие? Им не дано знать, что их сын в нетрезвом состоянии сбил насмерть велосипедистку и даже не остановился. Блаженное неведение! Зачем отнимать у них душевный покой, заставляя тревожиться — ведь они думали, что он близок к нервному срыву.

В последующие месяцы он ожесточенно боролся с сомнениями и подавлял в себе ощущение предательства, сидя в обществе людей, которые всегда были и будут единственной его семьей.

Он научился непринужденно смеяться шуткам племянника и не морщиться от некоторых его замечаний, свидетельствующих о толстокожести и равнодушии к чувствам других. Снова и снова священник твердил себе, что ожидать безупречности от несовершенного человеческого существа — значит забывать о том, что сказано в Священном писании.

Он пытался радоваться тому простодушному счастью, которое родители Грегори Блэка обрели в своем сыне. Напоминал себе, что за все годы приходской работы он ни разу не встречал семьи, где бы царил такой мир и подлинное согласие. Быть может, им никогда и не придется расплачиваться за свое счастье.

Он продолжал натужно улыбаться, видя, как Грегори совершает обильные возлияния: джин перед ужином, вино за ужином и виски после ужина. Воздержание от спиртного длилось недолго. Равно как и отношения с той девушкой.

— Слишком уж она, дядя Джим, бескомпромиссная, — сказал он со смехом. Они ехали за город к Блэкам. Ехали на хорошей скорости. Отец Хёрли предпочел бы, чтобы племянник не гнал так сильно. — Знаешь, для нее все имеет абсолютное значение. Никаких полутонов, серого нет — есть только черное и белое.

— В известном смысле, это замечательно, — заметил священник.

— Это невыносимо. Как можно быть такой во всем уверенной, такой негибкой!

— Ты любил ее?

— Наверное, мог бы любить, если б не эта ее черно-белая пуританская мораль — либо ты честен, либо бесчестен, либо святой, либо дьявол во плоти. В жизни так не бывает.

Отец Хёрли посмотрел на красивый профиль племянника. Парень забыл об убитой им девушке. Та ночь с ее предательством и ложью была в буквальном смысле вычеркнута из его памяти.

Отец Хёрли ехал с Грегори, потому что его собственная машина была в неисправности, а Грегори собрался к родителям в середине недели, чтобы попросить у отца в долг крупную сумму. Что-то там затевается — к нему просочилась информация; такой случай бывает раз в жизни, собственно говоря, все это под секретом, только необходимо вложить деньги, и немедленно.

Глупый мальчишка! Отцу Хёрли были глубоко противны эти конфиденциальные признания, его переворачивало от оказанного ему доверия. Но ведь, если разобраться, и сам он — всего лишь странник по «серым зонам». Человек, готовый пойти на ложь, потому что так велит здравый смысл.

Странный это был визит. Отец Грегори, казалось, был смущен и чувствовал себя виноватым из-за того, что не может предоставить нужную сумму, к тому же, он был озадачен — Грегори не говорил, зачем ему понадобились эти деньги.

Грегори не расставался со своей улыбкой, но сказал, что хочет прокатиться к озеру, побыть в одиночестве.

Когда он уехал, Лора похвалила его: сын очень разумно сделал, что поехал, вид озера поможет ему унять раздражение. Хорошо бы Алан дал ему эти несчастные деньги, сказала она, в любом случае рано или поздно все отойдет мальчику. Так почему не сейчас?

В десять тридцать его все еще не было. Отец Хёрли знал — Грегори сидит в пабе у дороги, идущей мимо озера. Пожалуй, прогуляюсь, сказал он, уж больно вечер хорош. До паба было три мили. Отец Джеймс застал племянника в таком виде, что бармен уже не отпускал ему выпивку.

— Идем, я отвезу тебя домой, — сказал отец Хёрли, очень надеясь, что его тон не разъярит пьяного в стельку парня.

Когда они подошли к машине, Грегори оттолкнул дядю.

— Я и сам прекрасно могу вести, — заявил он тоном, ие терпящим возражений.

Парень уселся за руль. У отца Хёрли был выбор — ехать с ним или отпустить его одного.

Он обошел машину и открыл другую дверь. Дорога была плохая, поворотов — не счесть.

— Умоляю тебя, не гони, мало ли кто может оказаться за поворотом, света фар не увидишь.

— Нечего меня умолять! — рявкнул Грегори, не сводя глаз с дороги. — Ненавижу зануд, которые вечно хнычут и умоляют.

— Тогда я тебя прошу…

Они увидели запряженную ослом телегу не раньше, чем налетели на нее. Испуганное животное поднялось на дыбы, и двое стариков вместе со своей поклажей выпали на дорогу.

— О Господи!..

Они беспомощно смотрели, как осел, крича от боли, протащил телегу прямо по телу одного старика и она поползла под откос к озеру.

Отец Хёрли бросился к телеге, в которой вопили двое детей.