Маме Уолтер нравился, но она была не настолько глупа, чтобы давить на Морин и пытаться устраивать ее судьбу. Кто-кто, а мама не стала бы пугать ее одинокой старостью. Взять ее саму — столько лет прожила без мужчины, но ее жизнь была полна, как ничья другая.

С тех пор как Морин недвусмысленно дала понять, что не помышляет об Уолтере в роли спутника жизни, мать никогда не возвращалась к этой теме — никаких разговоров о том, чтобы пригласить Уолтера на вечеринку с игрой в бридж, в театр, на выставку лошадей.

Уолтер был человек внимательный, обходительный и после нескольких бокалов хорошего кларета мог даже слегка расчувствоваться. Иногда он заводил речь об одиноких дорогах и о тех, кто все на свете принес в жертву карьере. Но Морин только смеялась в ответ и ласково возражала. Бога ради, да чем они оба пожертвовали? У каждого прекрасная квартира, хорошая машина, масса друзей и полная свобода. Они могут податься куда душе угодно: Морин — в Лондон или Нью-Йорк за новыми нарядами, Уолтер — на запад Ирландии рыбачить.

Они не были любовниками (а в Дублине на такие вещи смотрели теперь гораздо спокойнее). Как-то вечером предложение заняться любовью прозвучало, но было отклонено элегантно и со взаимными любезностями, а затем рассмотрено вновь — на тот случай, если отказ был всего лишь формальностью. Но они оставались симпатичной несупружеской парой и покорно обменивались над столом взглядами, встречаясь на званом ужине, хозяйку которого в очередной раз посетила гениальная мысль свести их вместе.

По иронии судьбы из всех мужчин, которые, случалось, появлялись в жизни Морин, единственный, кого мама сочла достойным, явился слишком поздно, когда Морин уже поняла, что ничего не хочет менять в своей жизни. Встреть она Уолтера лет двадцать назад, когда он был начинающим адвокатом, а она еще пробивала себе дорогу в мире моды, она бы, пожалуй, остановилась на его кандидатуре. Очень многие из ее подруг повыходили за мужчин, которых ну никак не могли любить в настоящем смысле слова. Никакой большой любовью там и не пахло, все эти свадьбы, на которых она побывала в шестидесятые годы, — лишь альянсы, соглашения сторон, компромиссы. Только Дейрдра О'Хаган бросила вызов и вышла замуж за свою первую любовь — тем долгим летом, когда все они жили в Лондоне; вот это, может, и была настоящая любовь. Морин никогда не могла сказать наверняка. Даже несмотря на то, что она была на свадьбе подружкой невесты и в ночь накануне они с Дейрдрой спали в одной комнате, Морин не была уверена, изнемогала ли Дейрдра от любви к Десмонду Дойлу, рвалась ли к нему всей душой. Как сама она рвалась всей душой к Фрэнку Куигли.

Странная это была дружба — у нее с Дейрдрой. Их матери так хотели подружить дочерей, что в четырнадцать лет девочки сдались и стали вместе ходить в гости, на теннис, а позже на танцульки и субботние вечера в регбийном клубе.

К тому времени, как они поступили в Дублинский университетский колледж, они уже и в самом деле были в какой-то мере подругами. И обе знали, что могут обрести свободу только с помощью друг друга. Достаточно было Морин сказать, что она идет туда-то с Дейрдрой, и мама успокаивалась. То же самое у О'Хаганов — Дейрдра всегда могла использовать дочку Софи Бэрри как предлог или отговорку.

Потому-то им удалось отправиться тем летом в Лондон. А должны были сидеть дома — готовиться к экзаменам на степень бакалавра. Тогда, на корабле, направлявшемся в Хоулихед, они и познакомились с Десмондом Дойлом и Фрэнком Куигли.

Интересно, что бы сказал Фрэнк Куигли, узнав о смерти мамы. Морин не представляла, как он теперь говорит, исчез ли его акцент, стал ли он одним из многих других ирландцев, проживших двадцать пять лет в Лондоне, в речи которых соседствуют две разные струи, две культуры, заявляющие о себе в предательских словечках, выскакивающих в самый неподходящий момент.

Она знала о нем из газет; да и кто не знал о Фрэнке Куигли? Его всегда приводили в пример как ирландца, добившегося успеха в Британии. Иногда она видела его на фотографиях вместе с этой меланхоличной молодой итальянкой, на которой он женился, чтобы подняться еще выше в иерархии «Палаццо».

Может быть, Фрэнк стал теперь таким галантным, что, узнав о смерти ее матери, послал бы ей несколько сочувственных слов на открытке с золотым обрезом. А может, он все такой же неисправимый мужлан, и не постеснялся бы сказать: лучше бы она умерла двадцать пять лет назад!

Одно Морин знала точно: Фрэнк Куигли не забыл ее мать. И не забыл ее саму.

С ее стороны не было самонадеянностью верить в то, что воспоминание о ней не поблекло в душе Фрэнка, первой ее любви, она знала, что это правда; он вспоминает о ней с той же силой и остротой, как сама она вспоминает о нем, когда вообще позволяет себе о нем подумать. Однако к делу это не имеет отношения…

Он мог узнать обо всем от Десмонда с Дейрдрой, хотя трудно сказать, остались ли они друзьями. Судя по всему, Десмонд все еще работает в «Палаццо», однако, несмотря на то что время от времени миссис О'Хаган горделиво сообщала об очередном повышении зятя, у Морин было такое чувство, что Десмонд окончательно застрял где-то внизу и уже никакое покровительство старого друга Фрэнка не может ему помочь продвинуться дальше.

Однако невозможно же тянуть с разборкой маминых вещей до бесконечности. Морин решила, что займется этим в ближайшее воскресенье. Дело не отнимет много времени, если она возьмется всерьез и не позволит себе расчувствоваться из-за каждой мелочи, которой коснется ее рука.

Она уже плакала из-за маминых очков, которые ей выдали в больнице. Почему-то ничто на нее так не подействовало, как это напоминание об ослабевшем, угасавшем мамином зрении, скрытое в бесполезном маленьком футляре. Обычно такая решительная, Морин не знала, что делать с очками. Они так и лежали в застегнутом на молнию боковом отделении ее сумочки. Мама не позволила бы себе такой мягкотелости. Она была бы хладнокровна и практична, как всегда и во всем.

Они повздорили только раз, давно-давно, и не из-за Фрэнка Куигли или какого-нибудь другого мужчины.

Мама сказала, что торговать одеждой — это не очень прилично, звучит как-то нереспектабельно. Морин пришла в бешенство. Какая, черт возьми, разница, как что-то звучит? Важно, каково оно на самом деле, важна суть. Мама улыбнулась невыносимой спокойной улыбкой. Морин бросилась вон из комнаты. И вон из родного дома. Сперва подалась на север Ирландии и устроилась в шикарный магазин одежды, чтобы обучиться основам розничной торговли. Двум сестрам, хозяйкам магазина, было приятно и лестно, что эта темноволосая красивая девушка из Дублина, выпускница университета, горит желанием научиться у них всему, что они знают. Потом она отправилась в Лондон.

Именно тогда она поняла, что в действительности они никогда не были близки с Дейрдрой. Пока она была в Лондоне, они встречались редко. У Дейрдры уже было двое маленьких детей, а Морин ходила по ярмаркам и выставкам — училась находить нужные вещи. Морин ничего не сказала Дейрдре о размолвке с матерью из страха, как бы новость не полетела прямиком к О'Хаганам, и у самой Дейрдры, скорее всего, тоже были заботы и проблемы, в которые она не посвящала Морин.