Совладав с собой, Оксана поинтересовалась у запертой двери довольно твердым голосом: — Кто там?

— Я, Светлана Игнатьевна, — раздраженно ответили за дверью женским голосом. Глубоко вздохнув и выдохнув, девушка отперла дверь.

К ее огромному облегчению за дверями, кроме изящной, ухоженной, довольно хорошо сохранившейся сорокалетней женщины, никого больше не было.

Женщина показалась ей похожей на Николь Кидман: холодная, уверенная в себе, голубоглазая красотка с рыжеватыми волосами в искусной прическе.

— Входите, — Оксана пропустила ее.

Женщина переступила порог, в упор глядя на нее льдистыми глазами: — Значит, это вы — владелица фирмы "Экзотика"?

— Нет, наша владелица живет в Америке, а я — просто фотограф.

— Отлично, — женщина вбежала в комнату, оглядываясь по сторонам, даже не сняв верхней одежды, — значит, вы можете мне показать снимки, которые делали с моей дочерью?

— Зачем они вам? — Оксана обрела хладнокровие, пригласив ее в гостиную и показав на диван.

— Потому что… — женщина продолжала сверлить ее негодующим взором, — моя дочь… Беременна.

Оксана ахнула: — Да что вы говорите? От кого? Я ничего об этом не знала!

— Она говорит, — женщина перевела взгляд на окно, слегка покраснев, — что она забеременела во время съемок… Где ее изнасиловали. Надя сказала, что ее принудили к сексу, что она не виновата.

"Ага, принудили… Она сама кого хочешь принудит!" — с ненавистью подумала Оксана, готовая разорвать на куски глупую девицу. "С***! Она нас подставила, дрянь такая! А ведь мы же платили ей хорошие деньги… Что, сложно было купить противозачаточные таблетки?"

Женщина судорожно сжала в пальцах маленькую кожаную сумочку: — Если она говорит правду, то я подам на вас в суд за порнографию! — с пафосом заявила она. — Я… Я напишу заявление в милицию!

— Сколько? — перервала ее псевдоморалистическую тираду Оксана с усталым лицом.

— Что? — не поняла или сделал вид, что не поняла ее намека женщина.

— Сколько вы хотите… За испорченную дочь? Хотя, на самом деле, испортили-то ее вы! Мы заплатим за аборт, можете не сомневаться.

— Да что вы себе позволяете! — женщина даже вскочила, поправив упавшие на лицо пышные пряди волос. Ее лицо выражало сильнейшее негодование. — Да как вы можете подумать, что я буду торговать собственной дочерью?

— Тогда зачем вы пришли? — совершенно резонно заявила Оксана. — Итак, назовите сумму, и не будем дальше толочь воду в ступе: мы обе занятые люди.

Женщина подумала и назвала. Сумма оказалась запредельной.

— Вы что, офигели? Ваша дочь-шлюшка столько не стоит! Если хотите зарабатывать такие деньги, отправьте ее на панель или выгодно выдайте замуж за какого-нибудь урода с толстым кошельком.

— Тогда я иду в милицию, — женщина встала с ледяным, отстраненным лицом дельца, пытающегося набить себе цену притворным уходом, — и вас сгноят в тюрьме!

— Да ну? — из дверей спальни вышел Славик. — Неужели? Знаете, если призраки умеют писать заявления и ходить в милицию, то вы сможете это сделать!

Он схватил женщину за талию и швырнул на пол, как куклу. Затем оседлал ее, как бревно. Как бревно с длинными, худощавыми ножками и длинными рыжими волосами. Бревно, надушенное французскими духами, в голубом деловом костюме под цвет глаз.

— Вы сумасшедшие! — завизжала женщина, болтая ногами, пытаясь сбросить с себя парня. — Я — психолог, так что я даже могу поставить вам точный диагноз!

— Наш точный диагноз: полное отсутствие совести. Знаете, в детстве на жвачку променял! — продолжал прикалываться Славик, раздирая на ней пиджак и блузку. — О, какая красивая грудь! Жаль, что вам придется умереть… Вас еще можно трахать и трахать.

Оксана прислонилась к двери, чтобы не упасть, странное опустошение охватывало ее, затягивая в вязкую пустоту. Также на нее накатывало дикое, злое веселье. Демоническая бесшабашность. И безжалостное равнодушие.

Оксана осознавала, что могла уйти, когда Славик насиловал женщину, никто не стал бы ее удерживать, но… Ей хотелось посмотреть. Что-то сломалось в ее психике, как у заводной куклы. Отказал механизм совести. Навсегда. Это новое ощущение привело ее в восторг. Она ощутила себя всемогущей, сильной. Жестокой. Новые ощущения ей понравились, она чувствовала себя очень странно, словно находилась под воздействием наркотика. Ее глаза расширились, зрачки увеличились в размерах. Она неотрывно следила за разыгравшейся сценой. Ей так и хотелось назвать происходящее черной комедией. Ей даже казалось, что она смотрит какой-то дешевенький детективчик или сюрреалистическое видео.

После совершенного над ней насилия женщина притихла, сразу сделавшись жалкой, и пыталась нацепить на себя разорванную одежду.

— Что мы будем с ней делать? — поинтересовалась Оксана, когда Славик встал, застегнулся и подошел к ней.

— Как это что? Убивать!

— Ты что?! А потом придется делать ремонт, что ли? Предупреждаю тебя: если ты забрызгаешь тут все кровью… Я даже не знаю, что с тобой сделаю! И не вздумай испортить мне мебель!

Славик наклонился над ней, так, чтобы женщина их не услышала:

— Наполни ванну водой.

— Ты что! — прошептала она ему в ответ. — В моей ванне? Как я там буду купаться?

— Если ты не хочешь, чтобы я забрызгал все кровью, или разломал мебель…

— Ладно, — Оксана удалилась.

— Вы… Вы не можете меня убить, — донесся до нее истеричный крик женщины. Оксана была только рада, что стены квартиры были звуконепроницаемыми, так что соседи никаких сенсаций не услышали. К тому же, она вспомнила, что сегодня вместо нормального охранника дежурила какая-то тупая бабка, которая никого не замечала, углубившись в любовный роман, так как охранник заболел. Судьба играла в их команде. — Я… я сказала дочери, куда иду!

— Чудненько! Спасибо, что сообщили. Тогда мы убьем и вашу дочь: спасибо за помощь, — услышала она циничный ответ Славика.

Оксана побыстрее наполнила ванну водой, то ли горячей, то ли холодной, она не понимала, не ощущала температуру, будто ее руки вдруг стали мраморными. У нее появились странные ощущения, иллюзии, будто они вдвоем собирались топить не живого человека (женщину), а щенков. Да-да, просто слепых щенков… Или котиков.

А с другой стороны к ее мозгу уже подкрадывалось безумие, которое дико радовалось произошедшему. И требовало крови. Оксана не могла понять, как она раньше не замечала в себе подобной жажды крови. Это все равно, что не заметить бревно в глазу. Она словно рождалась заново, как из кокона гусеницы появляется бабочка, совершенно отличная от гусеницы, совсем не похожая на нее.

"Может, я ангел смерти? — вдруг подумалось ей. — Интересно, каждый ли, кто убьет, служит смерти, работает на нее? Мда, мерзкая работенка, но ведь кто-то же должен ее делать?"