– А Юля, Вадим… им так тяжело, наверное. Нужно как-то утешить их…

– Вперёд и с песней, если тебе это надо. Лично я послал их всех к черту, и Вадика в первую очередь.

Вера посмотрела на Сашу круглыми испуганными глазами. Он выдержал ее взгляд, но в последний момент в его бледном мраморном лице, что-то дрогнуло, словно по скульптуре пошла трещина. Он страдает, поняла Вера.

– Давай я обниму тебя, дорогой, – Вера встала и протянула мужу руки.

– Потом, – Саша мягко, почти ласково их одернул. – Прости меня, пожалуйста. Мне нужно побыть одному немного. А потом приходи и обними меня. Я.…прости.

Вера бесшумно удалилась. Дом был пугающе тих, Вериным негромким шагам вторило оглушительное эхо.

Крутая лестница вниз виделась теперь Вере в искаженном страшном виде. Она держалась обеими руками за перила, боясь, что упадёт и разобьётся насмерть.

Аккуратно спустившись, Вера бросилась бежать бегом из дома, эхо ее шагов начало казаться ей голосами мертвых, что шептали невпопад.

Она пошла по хорошо знакомой тропе, где гуляла с Арсением. До Веры так и не доходил смысл Сашиной фразы. Сердце попросту отказывалось принять эту информацию. Вера жутко боялась смерти.

Верина мама работала старшей медсестрой в одной из московских больниц, поэтому Вера с малых лет была наслышана о смерти. Рак, туберкулёз, инсульт, ишемия сердца и прочие страшные заболевания были ее верными спутниками. Они косили без разбора, не заботясь о поле, возрасте, человеческих качествах своей жертвы. Но самым страшным Вериным кошмаром было осознание, что смерть иногда прячется буквально за ближайшим углом, в том смысле, что тяжело болеть совсем необязательное условие для встречи с ней. Например, мамина подруга просто ела рыбу, когда кость застряла у неё в горле. Женщина умерла, потому что подавилась. Верин одноклассник же пришёл домой и выпил ледяной воды, спасаясь от жары. Юный мальчик умер от воспаления лёгких. Было ещё множество незнакомых Вере людей, которых сбила машина, скосил банальный грипп, ударило током.

Вот и Арсений погиб. Казалось бы, всего-то пошёл поплавать, даром, что он хилый мальчик, а море и впрямь здесь сильно штормит.

Здоровый мальчик, которому ещё жить и жить. Вот как смерть проводит свой отбор?

В голову Веры все стали лезть грешные мысли, что лучше было бы умереть ей со своим ребёнком, нежели Арсению. Она чувствовала себя никчемной, а своего ребёнка – ненужным. Вот родит она, а что дальше? Где она найдёт поддержку? Саше ребёнок, очевидно, не нужен. Мама? О нет, она будет в ярости, что так получилось. И опять будет причитать, мол, она говорила, что нечего выходить замуж за бездельника, а тем более от него рожать. Вере даже от мыслей о матери стало тошно. Господи, как так получилось, что она осталась одна в такой ситуации, и не от кого ждать помощи и поддержки? И как же такая беда могла случиться с мальчиком Арсением?

Вера развернулась и побрела к дикому пляжу, который ее необъяснимо пугал и отнюдь не огромными валунами. Было в нем что-то потусторонне, непонятное приземлённой Вере. Она не любила это место, но там они с Арсением часто могли побыть вдвоём. Они так мало разговаривали, боясь нарушить тишину, но сколько смысла, бывало, в их молчании!

Море переливалось и играло с глазом, меняя свой цвет от завораживающего голубого до темно-синего, местами даже зеленого тропического оттенка. Вера затаила дыхание, настолько море было необъятным, глаз не хватало, чтобы увидеть его целиком. Мысли растворились, слились с протяжными красивыми волнами. Как хорошо жить!

Последняя упоенная мысль больно порезала, Вера вспомнила об Арсении.

Как хорошо жить! И как страшно умирать!

По позвоночнику Веры змеей прополз холодок, хоть на улице и было словно в огне. Арсений утонул и больше не увидит этой красоты. А она сама, Вера? И она тоже умрет, и когда-нибудь ее глаза навеки сомкнутся.

Как бы Вера ни силилась отогнать страшные мысли, они упрямо лезли в подкорку, оставляя грязные тягучие следы. Она умрет. А почему бы Вере не умереть, раз даже Арсения не миновала эта участь? И есть ли на свете что-то чему не грозит смерть?

Верин мозг с ослиной упрямостью занимался своей неуместной мазней – рисовал жуткие неприглядные картины. Вера представила, что ее нет. Кто заплачет по ней? Не все ли равно? И тут она поняла, что нет, не все равно.

Ей сделалось поистине жутко, когда она поняла, что ее длинные тёмные волосы, ласковые глаза, тихий журчащий смех канут в небытие. Ее забудут, как забывается в мире все. И разве не поделом? Чем она заслужила остаться незабвенной? У Веры не было оснований считать себя в чем-либо исключительной. Зачем она проживает свою жизнь и собирается рожать? Чтобы ее ребёнок был обречён на подобную ненужность и бесславное падение в реку забвения?

Ей вспомнился последний разговор с Арсением,

– Красиво, правда, мой хороший? – Спросила она мальчика.

– Да, – ответил он. – Спасибо, что водишь меня смотреть на горы, ругаясь с мамой, папой бабушкой, которые тебе это запрещают. Ты настоящий друг! Вот бы побыть тут немножко подольше. Это море разливается здесь испокон веков. Сколько людей смотрело на него, нам никогда не сосчитать. И оно помнит каждого. И небо над нами тоже. И горы.

– Правда, мой дорогой, – соглашалась Вера.

– Теперь мы здесь вдвоём смотрим на волшебство. И это очень важно. Море, небо и горы тоже запомнят нас.

– Да, это очень важно, – как загипнотизированная повторяла за ним Вера.

– А важно это, знаешь, почему? Потому что мы запомним это на всю жизнь. Так же как то, как мы гуляли в горах, и я напугал тебя сказкой про русалку и ее проклятое кольцо. Ведь ты до ужаса испугалась, признавайся! Или, когда мы ели персики дома, когда начался их сезон. Меня не будет рядом, а ты будешь это помнить. Ведь будешь же? Ведь необязательно быть все время рядом, чтоб помнить друг друга? Память, она ведь в сердце, да?

Вера кивнула. Две слезы симметрично скатились с ее глаз. Отчего-то слова мальчика ее тронули.

– Вот это важно. Даже когда люди умирают, воспоминания живут дольше их.

Вера резко подняла голову и смахнула слезы с лица.

– Прекрати говорить такие мрачные вещи, – решительно сказала она.

– Я просто хочу, чтобы ты запомнила наш волшебный момент навсегда. Я-то