Каннингем снова затянулся и выдохнул сладкое облачко серовато-голубого дыма.

— Да, эта машина внушает страх, причем во многих смыслах. — Мужчина приподнял шляпу и почесал лоб возле кромки волос, глядя куда-то в пространство поверх воды.

— Как это?

— С одной стороны, «Дредноут» создавался максимально мощным и опасным. Он вооружен до зубов, если можно так выразиться, или же от предохранительной решетки до сцепного крюка. Он тоже не просто паровик, а работает на двух видах топлива, как и наш корабль, — на дизеле и угле — и вырабатывает больше энергии, чем любая другая машина, о которой мне доводилось слышать. К тому же «Дредноут», хотя и тяжел, весьма быстроходен. Быстрее любого другого паровоза Союза, бронированного или нет, это чертовски точно, — тихо добавил он.

— Но не быстрее наших? — Она не стала разграничивать Конфедерацию и Республику. На борту этого корабля она уже уяснила, что разница лишь в названии.

— Нет, не быстрее наших. Но конечно, ни один наш паровоз и вполовину не столь смертоносен. Догнать «Дредноут» мы можем запросто. Но бог знает, что нам после этого с ним делать.

Мерси перевела взгляд на газетный лист, разложенный у нее на коленях.

— А с другой стороны?

— Прошу прощения?

— Вы сказали «с одной стороны». А с другой?

— А, да. Верно. С другой стороны, этот паровик пугает, потому что он — инструмент войны. Он создавался именно для того, чтобы внушать людям страх. Вы сказали, что были там, в Теннесси. — Каннингем кивнул на газету. — Вы хорошо его разглядели?

— Нет, сэр, не слишком. Я только слышала гудок, там, на поле боя. Мне говорили, он привез на позиции механического ходока.

— Полагаю, так и было. Эти машины весят столько, что иного способа переправить их из одного места в другое нет. Даже наши ходоки, работающие на нефти, полностью заправленные, не прошагают больше часа или двух. А у янки их вообще движет пар. Они раскаляются как сам дьявол — не поймите меня неправильно, — но никто не способен управлять ими больше получаса. Но, значит, самого «Дредноута» вы не видели?

— Нет, сэр. А вы?

Он кивнул:

— Однажды в Чикаго, по пути в Канаду за партией шкурок. Я видел его в паровозном депо, и, наверное, не стоит упоминать, что второй раз встретиться с ним мне не хотелось бы. Это дьявол, а не машина. На нем такая броня, что кажется, он надел маску; к тому же «Дредноут» оснастили таким количеством разнокалиберных пушек, что удивительно, как эта чертова штука вообще катится; но она катится. Если вы находились неподалеку от «Дредноута» и так и не увидели его, а тем более не столкнулись с ним нос к носу, считайте, что вам крупно повезло. Даже несмотря на крушение дирижабля, — счел нужным добавить мужчина.

Несколько секунд он молча посасывал трубку. Мерси тоже молчала; потом Каннингем вынул трубку изо рта и ткнул ею в нижний правый угол страницы:

— Ну-ка, о чем тут говорится? Можете мне сказать?

— Что-то насчет Мексики и ее императора, который задумал недоброе.

Фаррагат Каннингем фыркнул:

— Ну, это-то ясно как день. Можете прочитать мне строчку — другую? Я оставил очки в каюте, а без них почти ничего не вижу.

— «Император Максимилиан Третий обвиняет техасцев, рейнджеров и поселенцев, в таинственном исчезновении Мексиканского гуманистического легиона».

— Могу поспорить, что обвиняет, — усмехнулся техасец.

Мерси продолжила:

— «Император настаивает на том, что эти войска являлись просто миротворческими силами, посланными на север, чтобы помочь переселению исконных мексиканцев на бесспорно мексиканские территории…»

— Пусть уходят. Пусть убираются все, они нам не нужны.

— «Техасцы оспаривают данное заявление и утверждают, что военные собирались осуществить акт вторжения».

— Более или менее. Клянусь, так и было. Зачем иначе посылать войска к Рио-Гранде — им-то уж чертовски хорошо известно, где их границы, это ведь согласовано с их же собственными людьми много лет назад.

Мерси оторвала взгляд от газеты:

— Честно признаюсь, я в замешательстве. Что же получается, что мексиканцы — в северном Техасе?

Ее сосед по скамье беспокойно заерзал, словно тема раздражала его, и снова сунул в рот трубку.

— Ох, вы же знаете, как оно бывает. Они проиграли войну и теперь наши с потрохами. Но им хочется поторговаться с нами из-за северо-западных границ.

— Но ведь это все… неопределенно.

— Может, и так, но не во многом. Проблема в том, что даже если мы со стариной Максом приходим к соглашению о том, где располагаются северо-западные границы, люди, живущие там, могут с нами не согласиться. Я не собираюсь вам лгать — это центр забытой богом глуши, а поселенцы, колонисты и им подобные пребывают в полной уверенности, что они граждане Мексики. Но когда перечерчивали границы… — Он запнулся и уточнил: — Когда перечерчивали границы в последний раз, кое-кого из тамошних жителей весьма разозлило предложение платить налоги Республике, в то время как они полагали себя мексиканцами.

— Значит, Мексика помогала им… вернуться в Мексику? Хотя они уже и жили в Мексике, как они считали? — спросила девушка.

— Что-то вроде того. Но времена меняются, и меняются карты, а люди либо плывут по течению, либо оказываются в заднице, на что мне, впрочем, наплевать.

Мерси опустила взгляд и выпалила так быстро, как только смогла:

— Тогда отчего техасцы возмутились, если войска прибыли только для того, чтобы перевести своих людей на нужную сторону границы?

Каннингем подался вперед и взмахнул трубкой, будто школьный учитель указкой или какой-нибудь папаша, разъясняющий политические взгляды семьи своему чаду, задающему слишком много вопросов.

— Видите ли, если бы они делали только это, было бы замечательно. Но если бы их желанием было лишь вернуть своих сограждан, они не послали бы пятьсот вооруженных солдат в форме, прущих напролом по территории племени онейда. Они могли бы послать кого-то из миссионеров, к примеру, — они ведь, кажется, католики — или обратились бы к Красному Кресту. Несколько человек, помогающих переселить переселенцев, — это хорошо, но посылать контингент целого форта и ожидать, что все поверят, что у них на уме только свое благое дело, по меньшей мере глупо.

Мерси кивнула, хотя многого не поняла. Она только спросила:

— Так что же произошло с войсками? Пятьсот человек не могут просто растаять в воздухе.

Мужчина снова откинулся на спинку скамьи и снова принялся рисовать в воздухе какие-то фигуры своей трубкой, уже потухшей и холодной.

— Не знаю, было их там пять сотен или нет. Но думаю, где-то так. И не представляю, что с ними случилось. Тут возможно что угодно. Эта война на севере и западе, стрельба… может, вылазка индейцев, или холера, или ураган… а может, они наскочили на город, достаточно большой, чтобы дать отпор военному отряду, топающему по их территории. Я не утверждаю, что они столкнулись с местными, но говорю, что это могло произойти, и я совершенно не удивился бы, коли так. — Он снова сунул конец трубки в рот, прикусил мундштук, но не затянулся. — И винить тут, кроме них, некого.