Даффи развязали и приказали собрать одежду. Он натянул брюки, ботинки и изрезанную рубашку, сложил вместе куски куртки. Его вытолкали через боковую дверь прямо на Фрит-стрит. По лицу Ника текли слезы. Проезжавшее мимо такси проигнорировало рыдающее пугало, слишком похожее на обычного пьянчужку из Сохо. Живот сводило от тошноты. Даффи поплелся домой.

Даффи добрался до дома, когда уже начало светать, и первые молочники позвякивали бутылками в корзинках, развозя их по домам. Он взглянул на часы, завернутые в полиэтилен и вывешенные за кухонное окно — на них было две минуты седьмого. Даффи упал на постель и провалился в сон без слов и сновидений. Сны появились только по пробуждении, когда он открыл глаза и обнаружил подарок — полароидный ночной снимок. Сны о жужжании и щелчках полароида, исторгшего из себя снимки. О том, как Эдди, Георгиу и Джегго склонялись над ними, пока те проявлялись, хихикая, точно школьники при просмотре первого в жизни порнофильма. О том, как Эдди повернулся и сказал ему:

— Не уходи, может, нам понадобится еще один сеанс.

О том ребенке, что стоял у него между ног с таким выражением лица, будто его только что посадили за гигантский джойстик. О двух девушках, которые его ублажали и вдруг по-матерински принялись успокаивать ребенка, когда тот заплакал, услышав вопли Даффи. О торжествующей улыбке Эдди, знавшего, что ему даже не надо объяснять Нику возможные последствия. И о последнем жесте Эдди перед тем, как Даффи выкинули на улицу — тот потянулся и засунул Даффи в карман рубашки самый неудачный из снимков.

Даффи вдруг подумал: а что, если на снимке видно, как его бьет Джегго, или заметны наручники. Что, если он сможет отнести фото в полицию, в какой-нибудь участок, и доказать, что все это подстава? Ник вытащил снимок, взглянул на него, задержал дыхание и — облом. Сцена не оставляла никаких сомнений: педофил-мазохист, которому нравится, когда его привязывают и бьют, а мальчик держит за член. В подобном контексте Даффи с открытым ртом, издающий вопль отчаяния, выглядел как извращенец в преддверии оргазма.

Даффи смял фотографию и выкинул в корзину для бумаг, потом вытащил, положил на раковину из нержавейки и поднес спичку к уголку. Белая твердая бумага нехотя занялась, потом догорела до пленки. Даффи думал, что огонь погаснет, когда дойдет до эмульсии, но, напротив, вспыхнули языки пламени с клубами черного дыма. Затем по поверхности снимка побежали пузыри; фотография стала сворачиваться, пламя постепенно угасло. Даффи вдохнул густой черный дым; он пах, как горящие где-то поодаль нефтяные вышки.

Весь день Ник просидел дома: тело горячо взывало к мести, но мудрый и спокойный внутренний голос объяснял, что ничего не поделаешь. Большой Эдди устранил его, как уже устранил Салливана, Ронни и даже ту секретаршу Маккехни, которая на вид напоминала религиозную фанатичку, но обладала телом участницы пип-шоу. Даффи принялся размышлять насчет Салливана, интересно, как они его прижали. Процесс, без сомнения, был долгий и медленный: постепенный сбор и обработка улик, преднамеренная фиксация фактов, которые внешнему миру могли показаться небольшими услугами, но для Салливана были безобидными, возможно, на тот момент они и были безобидны. Взять хотя бы тот снимок, где они едят с Эдди. Вполне вероятно, Салливана пригласило на этот ланч третье лицо: скажем, информатор или кто-то из подследственных. Они сели за стол — предположим, платили каждый за себя, а может, Салливан платил, — выпили по стаканчику, — а потом, через какое-то время, появляется Эдди и приветствует бедолагу в дружелюбной манере. Что бы вы делали на месте Салливана? Встали и ушли? Итак, Эдди садится к столу, вы ставите перед ним стакан, возможно, он заказывает что-то поесть, дабы поддержать компанию. И вдруг прямо в лицо светит вспышка ресторанного фотографа. Что будете делать? Вскочите и тут же его арестуете? Эдди, похоже, огорчен не меньше вашего, выскакивает за фотографом, возвращается, говорит, что эта фотография может губительно сказаться на его бизнесе. И вы обо всем этом забываете. Да только фотография эта оказывается в досье Эдди, и что же вы теперь там видите? Старший инспектор отделения «Уэст-Сентрал» за дружеским обедом — с вином и друзьями — в компании одного из главных бандитов на участке. К тому же третьего участника не видно за фигурой Эдди, и впечатление такое, будто Салливан и Эдди обедают тет-а-тет.

Потом все происходит проще. Проще для Эдди и в определенном смысле для Салливана тоже. Совсем скоро перестаешь четко понимать, где кончается твой мир и начинается мир бандитский. Начинаешь даже встречаться с Эдди на людях — думаешь, так будет легче поймать его на слове. Вдруг он напьется и проговорится о чем-нибудь. Естественно, для этого придется напиваться самому. И потом: какое значение может иметь подарок, зажигалка — все равно ведь нужна была, а взяткой это не назовешь. Конечно, это не взятка — логически рассуждая. Какой полицейский станет рисковать работой ради зажигалки — следовательно, взяткой это быть не может. Даже если на ней гравировка. А потом едешь в отпуск с одним-двумя приятелями из тех, с кем познакомился за выпивкой. Куда-нибудь за границу — отряхнуть пыль с подошв, поглазеть на девушек на пляже, пропустить по паре рюмок, нет, жену, пожалуй, брать не будем, скажем ей, что едем на конференцию Интерпола. А тут и Эдди вдруг появляется — были дела в этих краях, подумал, может, заехать. Эдди присоединяется к общему веселью, душа компании, выпили вместе, сфотографировались, а потом, глядишь, ведь все же это делают, и Эдди тоже, глупо не поучаствовать — берешь себе девочку из местных. Девочка очень мила с тобой, такое ощущение, что ей наплевать на то, что ты не parlamo italiano, что у тебя большой живот, что ты малость навеселе и все у тебя получается не очень. А потом Эдди прощается, не хотелось компрометировать тебя перед начальством в аэропорту, пока-аа. И вот он уезжает. Но все это оказывается у него в досье, и как бы ни было на самом деле, как бы Салливан ни возмущался, выглядеть это теперь будет только так, как зафиксировано в папочке у Эдди.

А после обеда, после отпуска, девочки и зажигалки все становится проще и проще. Начинаются одолжения: возможно, Эдди скармливает Салливану парочку ненужных бандитов; в конце концов, это в его интересах — Салливан должен оставаться успешным полицейским. Не слишком успешным, естественно, чтобы не перевели — следовательно, Эдди будет скармливать ему главным образом мелкую сошку, но поможет удержаться на плаву. А потом, рано или поздно, придет час расплаты или, точнее, начало расплаты, ведь продолжаться это будет долго, до тех пор, пока больше платить будет нечем. Меня это не касается, Эрнест (к этому моменту они уже обращаются друг к другу «Эрнест» и «Эдди»), но, насколько я могу судить, вы взяли не того парня в деле с почиканной шлюшкой: я тут поспрашивал, и вот что выяснилось… А улики такие складные, что любой полицейский купится, отпустит подозреваемого и арестует того, кого решил подставить Эдди. А Эдди будет, кроме всего прочего, еще и записывать твои телефонные разговоры.

И все продолжается. Ой, Эрнест, у меня тут небольшая проблемка с одним чужаком по имени Маккехни. Не знаю, что у тебя на него есть, но я тебе зашлю, что сам знаю; насколько мне известно, он любитель пошалить. Как я понимаю, ничего хорошего на нашем участке ждать от него не приходится. И еще чуть позже: Эрнест, знаешь, такая смешная штука получилась, приходил ко мне тут один смышленый коротышка. Лицо из прошлого, ты его помнишь, наверное — по фамилии Даффи. Да, тот самый, да, педик. Неглупый парень, просто, мне кажется, он не в ту компанию попал, Эрнест. Похоже, он выполняет какую-то работу для Маккехни; нет, точно мне не известно, и я практически уверен, что ему невдомек, что задумал Маккехни на самом деле. Ну, то есть, не хотелось бы, чтобы такой парень попал в переделку, даже если он педик, которого пришлось уволить из полиции; я подумал, может, пошлешь кого-нибудь с ним поговорить? Прямо сейчас? Да нет, спешить ни к чему, Эрнест, но раз уж ты об этом заговорил, делу не помешает. У тебя же есть его адрес? Отлично.