– Ну, например, что иногда ты повышала голос. Выходила из себя без особых причин. Предвзято относилась к людям.

Я не разозлилась – отчасти потому, что Фостер явно шел к осознанию чего-то важного, отчасти потому, что он был прав.

– И если ты вдруг умрешь, это все не перестанет быть правдой. Но люди не хотят правды.

– Они хотят вспоминать только хорошее, – ответила я.

– Но ведь не хорошее убило Сэма. – Фостер ненадолго замолк. – Он умер как дурак, Дев. Но такое нельзя говорить. Не положено.

Я не ответила.

– Если б Эзра умер, ты бы все равно называла его говнюком?

– Не говори так.

– Вот опять. Ты всегда меня одергиваешь, а я просто говорю правду и не понимаю, что в этом плохого. Я бы хотел, чтобы после смерти Эзры ты продолжала называть его говнюком, если ты и правда так думаешь. Если кто-то умер, это не значит, что ты должен поменять свое мнение об этом человеке. Если кто-то умер, это не значит, что он вдруг стал лучше, чем при жизни. Не значит, что он никогда не делал глупостей.

Меня вдруг озарило. Будто лампочка загорелась или что-то в этом духе, не такое банальное.

– Фостер…

– Не смей упоминать мою мать. Ни слова о ней.

– А что, если я просто хочу сказать правду?

Теперь настала его очередь замолчать. Уголки его губ опустились, и он уставился на внутреннюю сторону крышки стола.

– Если бы она умерла, мы бы не забыли, как она с тобой поступила. Никогда. Даже могли бы еще сильнее ее возненавидеть, если б захотели.

Фостер сглотнул и не поднял глаз. Долгое время он ничего не говорил, а потом произнес:

– Он мог ей помочь.

Посудомоечная машина замолкла, и на кухню опустилась давящая тишина.

– Что?

– Твой отец мог ей помочь. Прежде чем все стало совсем плохо. Да, мой папа умер, но это не значит, что твой должен был сидеть сложа руки.

– Не думаю, что они знали… Не думаю, что вообще кто-то знал, пока все не стало совсем плохо.

– Если бы он ей интересовался, то знал бы.

Я не знала, о чем думал мой папа. Но полагаю, что он тяжело переживал смерть брата. Может, поэтому и не звонил чаще. И наверное, к тому моменту, как он понял, что что-то не так, было уже слишком поздно. Но кто я такая, чтобы говорить с Фостером о его горе? Я же ничего толком не знала. Я с трудом собрала слова в осмысленное предложение:

– Честно говоря, я не думаю, что нужно его винить. – Я с трудом сглотнула, горло совсем пересохло. – Ну то есть… Какой в этом толк?

Голос Фостера вдруг стал хриплым.

– Это проще, чем винить ее.

Я кивнула, и дальше мы сидели в тишине.

Та неприятная девчонка с физкультуры была права: в пятницу после поездки в похоронный дом у нас по расписанию стояла игра с Лейк-Фоллзом. Не думаю, что кто-то знал, как правильно себя вести. Получится ли в такой ситуации нормальная игра? Смогут ли чирлидеры так же весело подбадривать игроков? Станут ли болельщики покупать хот-доги, громко кричать и радоваться?

Оказалось, что в этом плане ничего не изменилось. Перед игрой была объявлена минута молчания в память о Сэме Уэллсе, но, когда она закончилась, все, казалось, вернулось на круги своя.

Наши ребята с прежней решимостью выбежали на поле. Правда, играли они сегодня слегка иначе. Как-то небрежно. И чем небрежнее играли остальные, тем лучше играл Эзра: он все быстрее петлял между защитниками, все стремительнее мчался по полю. Он превосходно играл и к концу первого тайма заработал четыре тачдауна. Наши вели, несмотря на некоторую небрежность. Команда Лейк-Фоллза не могла даже приблизиться к зачетной зоне Темпл-Стерлинга.

Мистер Харпер сегодня фотографировал и наших ребят, и игроков из Лейк-Фоллза – видимо, на этой неделе спортивная рубрика в «Вестнике» будет оформлена по-особенному. Наверное, в редакции хотели почтить память Сэма и воспеть храбрость команды, которая лишилась капитана.

Того же хотела и наша команда. Поэтому во втором тайме Эзру оставили на боковой линии. Я была совсем близко и слышала, как он спорит с мистером Макбрайдом:

– Пустите меня на поле!

– Побудь пока здесь.

– Но почему?

– Если тебе что-то не нравится, можешь и до самого конца игры на скамейке сидеть, ясно?

– Вы что, издеваетесь?

Эзра снял с себя шлем и швырнул его на землю. Я прежде не видела его таким злым. Честно говоря, я вообще никогда не видела, чтоб он злился. По десятибалльной шкале, где один – это кататонический ступор, а десять – пылкость героя мыльной оперы, Эзра обычно был эмоционален примерно на три балла.

– Слушай. – Мистер Макбрайд подошел ближе к Эзре и заговорил обманчиво тихим голосом: – Если не хочешь идти нам навстречу, следующую игру тоже со скамейки будешь смотреть. Что бы там о себе ни думал, я могу отстранить тебя, как и любого Другого игрока.

– Я ничего о себе не думаю. – Эзра изо всех сил старался говорить спокойно.

– Мы закончили, Линли, можешь идти. – Мистер Макбрайд был непреклонен. – У команды тут вообще-то игра.

– И я как раз играл! – взорвался Эзра. – Кроме меня, никто и не играл толком! Вы вообще видите, что они делают?

Мистер Макбрайд подобрал брошенный шлем и ткнул им Эзру в грудь.

– Держи себя в руках, – коротко бросил он и устремился к тренеру защиты.

К Эзре подошел тренер нападения, мистер Эванс. Я слышала, как он тихо убеждал его, что в таких ситуациях необходимо вести себя «благородно». Он также беспокоился о том, что для других все может выглядеть так, будто команда Темпл-Стерлинга воспользовалась положением Лейк-Фоллза, чтобы улучшить свои спортивные показатели. Прямо как и говорила Рейчел. Расчет.

– Успокойся, – сказал мистер Эванс. – Пусть у каждого появится возможность поиграть сегодня. Это будет честно.

Эзра ничего не сказал, только крепче вцепился в свой шлем, избегая взгляда мистера Эванса.

Пока Эзра торчал на боковой линии, команда Лейк-Фоллза набрала очков. Счет стал 29:28 в их пользу. После этого наши тренеры стали менять игроков, но Эзру на поле так и не выпустили.

До конца матча оставались считаные секунды. Победу Темпл-Стерлинга мог обеспечить только филд-гол. Его нужно было пробивать с довольно большого расстояния, но Фостер прежде справлялся и не с таким. Тренер вызвал Фостера, и тот, бросив быстрый взгляд на Эзру, побежал на поле.

Игра возобновилась. Наши нападающие рванули вперед и столкнулись с игроками Лейк-Фоллза. Фостер разбежался и ударил по мячу. Удар был как будто хорошим. Мяч закрутился в воздухе и полетел прямиком к воротам. Но не долетел. Время истекло. Игроки пожали друг другу руки. Все, кроме Эзры, – он отвернулся от поля.