Генералу подвели коня. Рядом молодцом гарцевал унтер Потапыч. Подъехал Бюхна, вооруженный лучше других: турецкой саблей и двумя абордажными пистолетами английского производства.

Встал вопрос о командовании. Старшим по званию был братец Волконского.

– Вы летучими отрядами не руководили, – отрезал Бенкендорф. – Так не лезьте под руку. Серж, держись рядом.

Репнин-Волконский было возмутился. Но его никто не послушал.

Шурка подъехал к Катерине.

– Если придется выбирать, кого спасать первым?

Девица засмущалась. Было видно, кто ей милее белого света. Но она справилась с собой.

– Батюшку.

Бенкендорф кивнул. Молодец. Меллер боевой офицер, как-нибудь справится.

Он бы хотел оставить мадемуазель Шидловскудю дома, возле матери. Но тут заметил Елизавету Андреевну, державшую коня в поводу.

– Вы с ума сошли!

Она полоснула его чужим, холодным взглядом:

– Я дочь казачьего полковника. Что непонятно?

Оказалось, в наезде бабы очень к месту. Они держали заводных лошадей, оставляя мужчинам свободные руки.

Погоня тронулась через четверть часа после людей Ольховского. Впервые в жизни Шурка видел боевых холопов. У него воевали крестьяне, даже дворовые. Обычные люди, без навыков, с вилами и топорами. Но на Слободщине еще можно было встретить челядь, по велению барина превратившую военное ремесло в дело жизни. То были мастера! Они с презрением поглядывали на остальных и души не чаяли в предводителе.

Именно с такими головорезами Ольховский нападал на соседей. Остальные, не будь дураки, держали свою охрану, с ней путешествовали и с нею же сейчас пустились в погоню.

Странное то было зрелище. Два вооруженных весьма экзотическим оружием отряда, мчались один за другим по снежной дороге, и на каждом повороте ко второму присоединялись все новые и новые группы всадников. Ибо все соседи посчитали долгом отправить в свои имения гонцов за подкреплением. К тому моменту, как вдалеке замаячили белые башни Шаровки, Бенкендорф понял, что под его рукой находится не менее двух сотен верховых – сброда в самом прямом смысле слова. Командовать им не имелось никакой возможности. Холопы слушали своих господ, а те никого, воодушевленные только местью за обиды.

Значит, думать предстояло ему. А ни одна мысль на скаку в голову не лезла. Штурмовать дом Ольховского в лоб – положить половину людей. Без особой надежды на успех, поскольку во дворце, флигелях и службах явно засела челядь с ружьями. Применить хитрость – он не знал места. Но самое удивительное, остальные помещики вовсе не беспокоились подобными мыслями.

– Ни Меллера, ни предводителя уже не спасти, – громко рассуждал кто-то сзади. – Надо зажечь деревню и разгромить винокуренный завод.

Вот что их прельщало! Грабеж!

Александр Христофорович резко осадил коня.

– Господа! – его голос срывался от ветра, но был хорошо слышен. – Я не позволю вам ответить наездом на наезд. Сию минуту вы обижены и под защитой закона. Начнете сами жечь и убивать – станете уголовными преступниками.

В ответ зашумели. Их право! Их власть!

– Я не шучу. Сейчас вы можете отказать мне в повиновении. Но верьте: я приведу солдат. Пусть на это потребуется несколько дней. И каждого, кто решит грабить, найду и арестую.

– Зачем же мы приехали? – послышались голоса.

– За Шидловским и Меллером.

Такой оборот дела мало кого устраивал, и отряды начали отставать. Генерал глазом не успел моргнуть, как на дороге осталось человек пятьдесят. Очень мило!

– Надо взять языка, – Серж как всегда вертелся под рукой. – Из деревни Ольховского. Может, проведет нас к дому.

– Да, и покажет подземный ход, – съязвил Репнин-Волконский, чрезвычайно довольный фактом рассеивания большого отряда.

Но до тайных лазов дело не дошло.

Зимняя дорога не ухабиста. Лошади шибко выбивали дробь по наезженному санями снегу, временами даже переходя с рыси в галоп, но назвать его тряским язык не поворачивался. Генерал не смыкал глаз сутки, а спать в седле – первое, чему учится кавалерист в походе.

Александр Христофорович на секунду смежил веки. Дорога, сугробы, отряд оставались теми же. Странным было только быстрое скольжение впереди, по бровке шляха, невысокой фигуры. Девочка-подросток. Тонкая, стрункая, как здесь говорят. Одета странно: маленькая круглая шапочка с коваными образками, на плечах плащ, острым треугольным концом спадавший на грудь, сапожки без следков, точно перчатки на ноги. В Киеве, в Софии, куда Бенкендорф скатался от скуки гарнизонной жизни, на стенах красовались такие девушки.

Видение прошло мимо, даже не зацепив. В голове звякнуло, как ложкой по тарелке: «Чего хочешь?» – «Жениться». – «Ты женат».

В следующую минуту он очнулся, потому что носом уперся в конскую шею. Его отряд стоял. Люди с удивлением и робостью смотрели вперед. Они почти догнали ораву Ольховского. Но та тоже застыла на месте. А от нее к преследующим поспешали двое пеших. Один, высокий, поддерживал другого, более плотного и коротконогого. Через минуту стало ясно, что это Меллер волочит на себе изюмского предводителя.

Александр Христофорович махнул рукой, мол, вперед, подберем их. Но лошади не слушались. Прядали ушами, не шли. Наконец Меллер с вытаращенными глазами очутился подле кобылы Бенкендорфа, схватился рукой за луку седла, а Шидловский осел на снег, цапая ртом воздух.

– Видели? Видели? – воскликнул барон, едва переведя дух. – Девчонку?

По словам капитана, Савва – злодей и находник – буквально наскочил на дороге на блаженную.

– Странница, что ли? – рассуждал жених. – Шла себе по бровке, никого не трогала. А этот нехристь так и вертанул на нее коня. Прям грудью попер. Не ходи, кричит, где Ольховские ездят. А она повела рукой лошади по морде, и та ни тпру ни ну. У остальных тоже. Меня аж в снег сронили. А странница…

– Святая, – справившись с дыханием, просипел Шидловский. Его не с первого раза услышали.

– Она и говорит: «Савва, что творишь? – захлебываясь, продолжал капитан. – Дел других нет?» Он на нее вылупился и стал белый. Может, его удар хватил? Глазами ворочает, рот разевает, язык видно – а ни слова. Девочка…

– Святая! – взвыл Николай Романович, разозлившись, что на него не обращают внимания. – Иулиания. Ольшанского рода, своя[40].

– Вот я и смотрю, чего она с ним по-свойски! – Меллер поднял будущего тестя с дороги и стал искать глазами заводную лошадь. – Вы, говорит, все забыли. Из Литвы сбежали, Ольшанскими больше не зоветесь. Думаете проклятья избыть? Не выйдет. Ты, Савва, всю округу тиранишь. Повинись. Прими крест. За тебя жена сильно Бога молит. А то бы я не пришла…