Бен ничего на это не ответил. Продолжал курить и смотреть на нее.

— Ты сказал, что получил много писем. От кого же?

— Ну, конечно, от Маркуса. Деловые. Затем от Роберта Морроу, я бы сказал, довольно сухое, сдержанное сообщение о том, что он ездил в Брукфорд посмотреть какой-то спектакль или что-то там и побывал у тебя и Кристофера. Я только не понял, то ли он поехал специально, чтобы посмотреть спектакль, то ли — чтобы увидеть тебя.

— Да. И…

— Ну и когда мы узнали, что ты жива и чем-то занята, и не имеешь ни малейшего намерения нас навестить, мы с Мелиссой сели в цветной самолет и улетели в Мексику. Мы там останавливались у совершенно сумасшедшей старухи, бывшей кинозвезды, у нее дом полон попугаев. Потом, вчера, прилетели обратно в Куинстаун, где меня, оказывается, ожидало еще одно письмо.

— От Роберта?

— Нет. От Кристофера.

Эмма ушам своим не поверила.

— От Кристофера?

— Как видно, он очень талантливый парень. Лондонская постановка, и так скоро, у него еще и опыта никакого нет. Впрочем, я всегда знал, что он что-нибудь эдакое совершит. Либо прославится, либо сядет в тюрьму…

Но Эмма никак не отреагировала на это провокационное высказывание. Она повторила:

— Ты имеешь в виду Кристофера? Он тебе написал?

— Тебе не кажется, что ты произнесла это несколько оскорбительным тоном?

— Почему же он написал?

— Быть может, потому, что почувствовал некоторую ответственность.

— Но… — в голове у нее мелькнула совершенно невероятная мысль — такая восхитительная, что с ней следовало покончить немедленно, если это ей просто почудилось. — Но ты же не из-за этого письма приехал? Ты приехал домой рисовать? Вернешься в Порткеррис и опять начнешь рисовать?

— Ну в общем-то, да, в ближайшем будущем. Мексика вдохновляет. У них там удивительный алый цвет — и на домах, и в их картинах, в их одежде.

— Может быть, тебе уже надоели Куинстаун и Америка? — настаивала Эмма. — Больше двух месяцев ты нигде не выдерживал. И конечно же, тебе надо увидеться с Маркусом. И пора начать думать о новой выставке.

Он непонимающе смотрел на нее.

— Зачем столько пояснений?

— Ну должна же быть какая-то причина твоего приезда.

— Я ведь тебе сказал — приехал повидать тебя.

Эмма наклонилась и загасила сигарету. Крепко сплетя пальцы, она зажала руки в коленях. У Бена был обиженный вид — он неправильно истолковал ее молчание.

— Мне кажется, Эмма, ты не вполне поняла ситуацию. Мы только что прилетели из Мексики, я прочитал письмо Кристофера, поцеловал Мелиссу и опять в самолет. У меня даже не было времени поменять рубашку. Потом двенадцать часов умирал от скуки в «боинге», с перерывами на совершенно несъедобные трапезы. Неужели ты думаешь, что я вынес такие муки только для того, чтобы поговорить с Маркусом Бернстайном об еще одной выставке?

— Но, Бен…

Однако он разошелся не на шутку и не хотел, чтобы его прерывали.

— И, прилетев в Лондон, я не поехал в «Кларидж», где Мелисса заботливо забронировала мне номер. Не погрузился в ванну, не выпил виски и не поел наконец по-человечески. Нет, я сел в самое медленное по эту сторону Атлантики такси и поехал в Брукфорд, под проливным дождем («Брукфорд» он произнес так, будто это было что-то тошнотворное), где, после бесконечных плутаний, наконец-то обнаружил этот театр. Такси в данный момент стоит у театра, и счетчик отстукивает невообразимую сумму. Если ты мне не веришь, выйди посмотри.

— Я верю тебе, — поспешно сказала Эмма.

— А ты, когда наконец соизволила явиться, только и говоришь что о Маркусе Бернстайне и о какой-то гипотетической выставке. Знаешь что? Ты неблагодарная девчонка. Типичный образчик современного поколения. Ты не заслуживаешь, чтобы у тебя был отец.

— Но я всегда была одна! Сколько лет я была одна! В Швейцарии, во Флоренции, в Париже. Ты ни разу не приехал ко мне.

— Тогда я и не был тебе нужен, — уверенно сказал Бен. — К тому же, я знал, чем ты занята и кто с тобой. Я впервые почувствовал беспокойство, какую-то тревогу за тебя, когда читал письмо Кристофера. Наверно, потому, что кто-кто, а Кристофер никогда не написал бы мне, если бы не тревожился сам. Почему ты не сказала мне, что встретилась с ним в Париже?

— Я думала, ты этому не очень-то обрадуешься.

— Это зависит от того, какой он теперь. Он изменился? Уже не похож на того мальчишку, который жил с нами в Порткеррисе?

— Внешне такой же… только стал высокий… он уже взрослый мужчина. Целеустремленный, амбициозный и, может быть, немного эгоистичный. И очень обаятельный. — У Эммы как гора с плеч свалилась: она говорит с Беном о Кристофере! Она улыбнулась и добавила: — И я его обожаю.

Бен спокойно все это выслушал и улыбнулся в ответ.

— А вы похожи — вот и Мелисса то же самое говорит о Бене Литтоне, слово в слово. Выходит, у нас с молодым Кристофером, в конечном счете, много общего. А мы столько лет потратили на ненависть друг к другу. Ирония судьбы! Придется нам снова познакомиться. На сей раз, может быть, поладим.

— Да, похоже, поладите.

— Мелисса через неделю-другую присоединится ко мне. Приедет в Порткеррис.

— И будет жить в коттедже? — недоверчиво спросила Эмма.

Бен заулыбался.

— Мелисса? В коттедж? Ты, наверно, шутишь. Уже зарезервирован номер люкс в «Замке». Я буду жить как золотая рыбка в аквариуме, но, может, оттого что старею, сибаритское существование начинает открывать передо мной свои прелести.

— А она не возражает? Она не против, что ты возвращаешься домой? Поцеловал и уехал, даже не переменив рубашку?

— Эмма, Мелисса — умная женщина. Она не накалывает мужчину на булавку и не забирает в свою собственность. Она знает, что лучший способ удержать того, кого любишь, это… очень ласково… отпустить его на свободу. Женщины не сразу это понимают. Эстер так и не поняла. А ты — понимаешь?

— Учусь понимать, — сказала Эмма.

— Как ни странно, мне кажется, что ты понимаешь.

Совсем стемнело. Темнота незаметно окутала лицо Бена, и теперь, напротив Эммы, оно стало просто темным пятном с белым крылом волос. На столе стояла лампа, но никто из них не удосужился ее зажечь. Закрытая дверь отделила их от внешнего мира. Они были Литтоны; семья; они были вместе.

Пока они разговаривали, за кулисами началась обычная суета. В последний раз опускался занавес. Слышались разные голоса. Коллинз разносил попавшегося ему под руку электрика. Топот ног, актеры спешили в свои каморки снять грим, переодеться и поскорее на автобус, домой, приготовить ужин, постирать то-се и, быть может, предаться любовным утехам. Шаги взад-вперед, в Зеленую комнату и обратно. «Дорогуша, угостишь сигареткой? Где Делия? Кто видел Делию? Не знаете, мне никто не звонил?..»