«Да пошла она на хрен, корова, идиотка, дешевка! — взорвалась Лиза. — Да чтоб тебе пусто было, руки тебе вырвать мало!»

Лиза минут десять стояла в углу, шепотом материлась, а потом поставила на поднос стакан с соком и пошла к выходу. И вдруг раздались шум и оглушительные крики.

Лиза прорвалась сквозь толпу и увидела перевернутую «Волгу» — такси, в которой кто-то находился, и нечто красное, бесформенное на асфальте. Только по майке и длинным вьющимся волосам Лиза поняла, кто это, и услышала отчаянный вопль:

— Катька!

Лиза стояла столбом, наверное, с полчаса, пока ее не отвели в сторону, не усадили и не рассказали, что у водителя такси, который вез сюда Аннушку Лестерман вместе с Иваном Третьяковым (Лиза никак не могла понять, кто эти люди, но их имена произносили с уважением), произошел сосудистый криз — он потерял сознание, машина прыгнула на асфальт, сбила Катю: «Ну, ты знаешь Катю, она снимает для „Итогов“, для „Известий“ тоже снимает…» Лиза кивала, все живы, но тяжело ранены, Катьке руку переехали… На слове «рука» у Лизы почему-то стало темно в глазах, уши заложило, как в самолете… Потом ее кто-то бил по щекам, брызгал водой, и она вернулась — слабая, несчастная и больная.

— А они не подумают, что это мы… — секретарша Светочка запнулась, — подстроили?

Вместо того чтобы размышлять о серьезных и важных проблемах, Маша отчего-то задумалась о том, что секретарш всегда называют уменьшительно-ласкательно: Ирочка, Светочка, Анечка, Настенька… Так все, кроме курьеров и уборщиц, показывают, что секретарши для них — тоже люди, достойные проявления человеческих чувств. А секретарши отчего-то всегда жаждут доказать, что в секретаршах они временно, и поэтому просьба о чашке кофе с тремя ложками сахара превращается в проблему, и дозвониться они могут только туда, где линия с первого звонка не занята…

Светочку Маша заманила к себе, когда стало совсем одиноко. С утра пришлось организовать срочную редколлегию, разобраться со шквалом звонков из «дружественных» изданий, коротко прокомментировать в прямом эфире (по телефону) на радиостанции «Эхо Москвы» увольнение сотрудников и последующие трагические события — в общем, балансировать на грани истерики.

Светочка была единственной, кто своими глупыми вопросами отвлекал от происходящего, — рядом с ней Маша ощущала себя умной, решительной и сильной.

— Что подстроили, Свет? И кто они?

Света принялась что-то мямлить, извиняться, но Маша успела как следует рассердиться: если родная секретарша не постеснялась высказать вслух крамольную мысль, то уж коллеги еще не то напридумывают!

Единственным утешением был звонок от Толика Мизрахи.

— Маш, ты не паникуй, всякое бывает, — бодро утешал он. — Ты теперь там самая главная, значит, тебе с самыми главными подлянками и разбираться. Помнишь, как на нас налоговая наезжала?

О, это Маша отлично помнила! Она тогда мысленно отдала квартиру, машину, честь и совесть — молилась только, чтоб не посадили.

Анатолий развлекал ее с четверть часа и даже почти не обиделся на то, что Маша пару раз обозвала его Толиком.

— Ты звони, если что, — сказал он на прощание. — Я весь в твоем распоряжении.

— Ага… — уныло вроде как поблагодарила Маша.

Вчера она отключила телефон, уехала в Куркино, прямо в босоножках влезла на диван, завернулась в плед и включила СТС, по которому, слава богу, не показывали никаких дурацких новостей. От кино в 21.00 до сериала «Друзья» Маша почти не вставала, но «Друзья» ее немного оживили, даже несмотря на то, что она злобно подумала: «Мне бы, ребята, ваши трудности!»

Маша встала, разделась, но босоножки почему-то снимать не стала — по необъяснимой причине они придавали уверенности в себе, завернулась в халат, налила чаю и вернулась на диван, к телевизору, где в конце концов и заснула — прямо в туфлях, выронив пульт и перевернув чашку с недопитым чаем.

А в конце разговора Мизрахи пожаловался: после сотрясения Олег ходит совершенно невменяемый, его «девочка» — та еще щучка, коммерческий отдел стал какой-то неуправляемый, и вообще без нее, Маши, скучно.

* * *

Лиза уже второй раз отмокала в ванне. Первый раз вчера, после того, как вернулась домой, — ее привез кто-то, она не помнила кто. И сегодня с утра, точнее, часа в три дня. Погода испортилась: небо было серым и низким, похолодало до шестнадцати градусов, дождь то моросил, то лил стеной — размывал соседние дома, деревья, — ничего не оставалось, кроме белой пелены и брызг…

Везде, кроме ванной, было сыро, холодно и неуютно.

Всю жизнь Лиза была уверена, что не любит свою квартиру. Сначала ее раздражало обилие антиквариата: мебель, картины, книги, люстры «вампир» — то есть поздний ампир, туркменские ковры… А ей так хотелось обыкновенный письменный стол, обшитый пластиком «под дерево», стенку, кровать, как у всех, а не ладью с выгнутой спинкой! Потом, когда она примирилась с антиквариатом и даже начала им гордиться, квартира вдруг устарела: появились новые дома с огромными кухнями, с окнами до пола, с тремя ванными комнатами и гардеробными. А в ее квартире было три комнаты — самые обычные, метров по двадцать, и заурядная кухня, и консьержка спала за лифтом — посетителей встречал тошнотворный запах капусты, шторка из зеленого, в ромашку, ситчика и ворчливая марьиванна, которая полдня дремала, а в оставшееся время бросалась на гостей, как дворняга на велосипед.

Мама давно переехала за город, подарила квартиру ей, а Лиза все собиралась ее поменять — но сначала она жила у одного мужа, у второго, третьего, а потом некогда было. А сейчас она вдруг поняла — прямо сейчас, в ванной из сероватого, с белыми прожилками мрамора, что очень-очень любит свой дом, самый уютный, красивый и родной дом на свете. Здесь всегда так покойно, так хорошо, и все такое знакомое, и всех соседей знаешь поименно… Дом был крепостью: можно сходить за едой, за сладким, за сигаретами и ромом «Малибу» — запереться и спастись от всего мира.

Зазвонил телефон. «Надо было выдернуть провод!» — расстроилась Лиза. Ведь сейчас включится автоответчик, и волей-неволей будешь прислушиваться: а вдруг дело жизни и смерти? — напрягаться, потом окажется, что звонят с телефонной станции, и придется выслушивать предъявы телефонной компании за то, что ты должна им два рубля тридцать девять копеек…

«Вы дозвонились до Елизаветы Селезневой, — представился автоответчик голосом Лизы. — Сейчас я не могу подойти к телефону, но, прошу вас, оставьте сообщение и ваши координаты».

— Здравствуйте, Елизавета, — проговорил низкий и красивый женский голос. — Вас беспокоит Алена Долецкая, главный редактор «Вог». Мы бы хотели заказать вам съемку на двадцать полос. У нас контракт с «Луи Вуиттон-Мёэт и Шандон» — там и шампанское, и одежда, и аксессуары. Если вас интересует проект, перезвоните мне. Секретарь скажет вам мой сотовый.

Долецкая отсоединилась, но Лиза все равно вылезла из ванны, подошла к телефону и стояла, замерзая, но не замечая этого.