– Ах ты, глупый лохмач, косорукая скотина! Я – твой господин, Гастон Беарнский, повелитель здешних мест!

Детина тотчас съежился, закрыл ручищами лицо и, плача, повалился наземь, а Гастон с торжеством оглядел своих сотоварищей.

– Эй! – прикрикнул Гастон на мужлана. – Меня и этих господ переправь на тот берег, да поживей!

Мужлан, не поднимая головы от земли, так и взвыл нечеловеческим голосом. Тут Гастон, изловчившись, пнул его в бок, но только рассадил себе на ноге палец – мужлан оказался твердым, как камень.

Переглянулись между собою господа знатные, богатые, беспечные и плечами пожали. Придется сапоги уродовать, ноги молодые калечить, самим через речку перебираться.

Первым засмеялся и махнул рукою Югэт де Бо. Хоть и намеревался он в нынешнем году вступить в хороший брак, это не мешало ему томиться по надменной и кисленькой домне Файель. Если вытащить из ее черных кос все ленты и жемчужные нитки, волосы оденут ее плотным плащом до пояса и чуть ниже. И сквозь блестящую прядь видно, как раздвигаются губы и поблескивают темные глаза. Очень нужно Югэту на тот берег.

– Делать нечего, придется идти вброд, – сказал Югэт де Бо.

И размахивая цветочными шестами, все четверо начали спускаться от хижины к шумной, крикливой реке. Чуть приподняв крупную голову, глядел им вслед упрямый мужлан.

Немного сбившись с пути, взял Югэт чуть правее и вышел не к мосту, а там, где обрывалась тропка и бил из земли маленький родничок, сбегая к реке. А возле самого родничка лежал лицом вниз какой-то человек, недавно убитый неведомым крупным зверем, – щека объедена, одна рука обглодана дочиста, и одежда так перемазана, что не понять даже, какого он был сословия до того, как случилась с ним эта беда. Только потом увидели поодаль деревянный башмак.

– Еще теплый! – прокричал, стараясь заглушить шум воды, Роллет и сжал кулаки. – Его убивали, пока мы ждали у хижины…

Эн Гастон рассматривал следы, кусал рот, бледнел. И Одар де Батц, охотник с семилетнего возраста, вдруг взялся ладонями за горло, словно ему сделалось нехорошо: никогда в жизни не видел он таких следов. Они были велики даже для очень крупной собаки – чуть меньше медвежьих, с совершенно человеческой узкой пяткой и длинными пальцами с когтями.

– Надо сказать переправщику! – крикнул Гастон.

Бросили жребий – выпало Одару идти обратно к хижине, и вскоре он скрылся между деревьев.

– Вот судьба! – воскликнул Роллет. – Родился этот бедолага в муках, жил в глуши и жизнь вел самую грубую, а все-таки и он гулял по цветущим лугам и любился с крепконогой девчонкой…

– Мужланы не умеют чувствовать! – возразил Югэт де Бо.

– Не знаю, не знаю… – задумчиво произнес Гастон. – Мужланки – те умеют.

– Женщины не имеют сословия, – отрезал Югэт. – Женщина вообще не обладает самостоятельным бытием.

– В таком случае, почему бы вам не жениться на домне Файель? – ядовито осведомился эн Гастон. – Худородна, зато хороша собой и вас любит.

– Домну Файель я люблю куртуазной любовью, – сказал Югэт де Бо.

После шумной реки лесная тишина навалилась душным одеялом. Вскоре Одару начало казаться, что за ним следят, и одновременно с этим он ощутил небывалый страх. Никогда в жизни не испытывал храбрый Одар ничего подобного. Страх поселился сразу везде: помутил зрение, наполнил уши странными звуками, сделал нерешительными ноги и слабыми руки. Хватаясь за стволы, Одар еле плелся по склону. И вдруг, отделившись от толстого дерева – и откуда только взялся? Одар мог бы поклястся, что мгновение назад его здесь не было! – возник давешний мужлан.

Сердце так и оборвалось у Одара де Батца, но он схватил себя за грудь рукою в жесткой перчатке и проговорил строго, хоть и заплетающимся языком:

– Там, у реки, лежит мертвый человек, растерзанный каким-то животным. Подбери его да отнеси в деревню, чтобы похоронили. Это твой господин, это сеньор Гастон, тебе приказывает.

Мужлан пробормотал невнятно и глухо:

– Ах, святой Христофор и все угодники… Нашли… – А потом внезапно он оказался совсем рядом с Одаром (опять же, непонятно, каким образом – только что стоял далеко) и ухватил его за руку жесткой нечистой лапищей. – Идем-ка, господин мой, идем, а я рядом пойду.

И потащил Одара с собой, как тряпичную куклу, – по кустам так по кустам, по камням так по камням – пока впереди не показалась полоска мелкой гальки и не стали видны спины ожидающих кавалеров. Тут мужлан замешкался, а рядом с ним остановился и Одар де Батц, тяжело дыша. Глядя на своих сотоварищей из-за деревьев, вдруг понял Одар, как они беззащитны и слабы: зверь, прыгнув с этого места, легко прокусит шею любому из них. И тут он поймал взгляд мужлана, быстрый и хитрый, и схватился за пояс, где носил нож:

– Ах ты, нечесаная скотина!

Мужлан замычал, совершенно как больной медведь, затряс опущенной головой. А Одар, поуспокоившись, добавил:

– Так не забудь – велено тебе снести тело в деревню. Пусть отец каноник определит, следует ли предавать его христианскому погребению, или же надлежит бросить в проточную воду, или же поступить еще как-нибудь.

– У! – сказал вдруг мужлан.

Одним прыжком Одар очутился возле прочих кавалеров и, отирая лицо, промолвил:

– Уйдемте отсюда поскорее. Признаться, отродясь не испытывал я такого позорного страха.

Эн Гастон вошел в речку последним. Он все оборачивался и повторял:

– Это был мой человек, мой человек…

– Вот глупая история! – воскликнул Югэт де Бо, оказавшись на другом берегу. Отсюда и деревья, и темная, бесформенная туша мужлана, и пятно убитого на светлом бережку – все выглядело далеким, безразличным. Мужлан между тем выбрался к самой воде. Он шел, низко пригибаясь и горбя спину; затем встряхнулся и выпрямился. Одару почудилось, будто лохмач снова глядит ему прямо в глаза. Желая избавиться от наваждения, сказал Одар де Батц:

– Поспешим к нашим дамам! Сдается мне, они успели без нас соскучиться.

И все четверо беспечно зашагали прочь от реки.

Роллет мечтал о нежной Беатрисе. Эта домна, юная и пышная, как свежий хлеб, была, к тому же, умна и умела поддержать беседу, затевая самые удивительные споры. И представлялось Роллету, как сидит она в цветочном замке, надувая губы и отколупывая пальчиком кусочки от сладкого хлебца. И уж наверное домна Беатриса времени не теряла – клевала его, клевала да весь и съела. И теперь на пухлых ее губах крошки и привкус изюма, поцелуешь такую домну – и сыт на целую неделю.

– Мой человек! – повторил эн Гастон уже в который раз. – Чума на этих мужланов!

– Будет вам, – недовольно проговорил Югэт де Бо. – Всю забаву испорить норовите.

– Если б вашего мужлана заел дикий зверь… – начал эн Гастон запальчиво.

Югэт де Бо остановился.