– Я не могу этого сделать.

– Забудь, я сказала! Как я тебя уже забыла.

Она открыла дверь, потупив глаза. Он долго стоял, не двигаясь, а потом, отряхнув пальто, подошел к порогу.

– Ты просто заболела, – сказал он, рассматривая ее взъерошенные волосы.

– Уходи.

* * *

Казанова сел на швартовочную тумбу у моста Риальто и подумал: «Ну, конечно, она просто испугалась. Новый город, непонятные люди, непонятные обычаи. Еще простудилась наверняка. Виноват я, несомненно. Я поторопился. Она испугалась, потому что дело вышло за рамки традиции. Наверно, у них в России существуют другие порядки. Да. Она сейчас придет в себя, успокоится, и все станет на место. Она поймет, что мое предложение искреннее, благородное. Жить мы будем… ну, сначала мы можем пожить у Дзагури. Сколько лет он мне предлагает свой верхний этаж. А потом, когда пойдут дела – а дела пойдут в гору, потому что я займусь имуществом Меммо, а он, будучи венецианским послом в Риме, мне будет что-нибудь подбрасывать периодически – мы снимем собственное жилье. Таким образом, если она захочет иметь детей или пригласить с нами жить своих родителей, будет место для всех. Адаптироваться к Венеции ей будет несложно – города наши похожи: ведь Петербург строят итальянцы. Венецианский язык она сразу выучит. Можно потом открыть школу русского языка. Будем путешествовать, творить. Надо просто заново сделать предложение. И на этот раз сделать его солидным, формальным, даже торжественным, как это любят русские».

Вдруг Казанова увидел, как под мостом Риальто проплывает гондола с графами дю Нор. Цесаревич ликовал как обычно, махая венецианцам, стоящим на обоих берегах канала. Гондола плыла к гостинице, и у Казановы тут же родилась идея.

– Ну конечно!

Он вскочил на ноги и подозвал гондолу.

– К греческой церкви Сан-Джорджо!

* * *

В номер цесаревича зашел граф Салтыков.

– Вот-вот, я почти готов, Николай Иванович. Мария права была, когда говорила, что надо было больше жюстокоров брать с собой в поездку. Ну, ничего. Я что-нибудь присмотрю себе в Риме.

– Не торопитесь, Павел Петрович. Я просто зашел с Вами поделиться интересными новостями.

– Правда? Какими?

Салтыков посмотрел, чтобы дверь была полностью закрыта.

– Очень важными.

– Ну, я слушаю.

Цесаревич повернулся к Салтыкову, застегивая свой черный жюстокор.

– Вчера прокуратор Пезаро нам предложил очень интересную сделку.

– О?

– Представьте себе такой сценарий, Павел Петрович: за нашу дипломатическую поддержку в случае конфликта с Австрией Венецианская Республика предоставляет нам один из ее Ионических островов в качестве военно-морской базы.

– Что?

– Да-да. Точно так.

– Это же… это же просто благодать! – цесаревич чуть не подпрыгнул от радости. – Это лучше всего того, о чем мы сами думали.

– Да!

– Это превосходно вписывается в «Греческий проект»!

– Еще как!

– Надо сразу тут открыть посольство. Сразу же. Я уже присмотрел хороший дворец.

– Торопиться не надо. Надо сначала…

– Ну да. Вы правы, Николай Иванович. Маман сначала должна все уладить с Габсбургом. Боже мой, как же Венеция его ненавидит, я представляю. Что она ему такого сделала? Что он на нее так давит?

– Я сказал прокуратору, что предварительно поговорю с Вами, а потом мы подумаем, как это преподнести императрице.

– Вы правильно сделали, Николай Иванович.

– Завтра он будет ждать нашего окончательного решения. От Вас.

– Зачем ждать до завтра. Я ему сегодня вечером в театре скажу, как мне нравится эта идея.

– Как хотите.

– Ионические острова. Вы понимаете, что это значит, Николай Иванович! – цесаревич подошел к зеркалу и одел парик. – Перед нами все Средиземное море открывается. Весь Левант. А там до Иерусалима рукой подать! Это изумительно!

Глаза цесаревича загорелись.

– Да, это потрясающее предложение, Павел Петрович.

– Как я обожаю эту республику. Как я обожаю этот город!

Постучали в дверь.

– Ш-ш-ш.

Салтыков открыл, и в номер вошел Пешкин, лакей цесаревича.

– Ваше Императорское Высочество, синьор Казанова просит минуту Вашего времени.

– Синьор Казанова?! – цесаревич обрадовался. – Да, пригласи его сюда, Леша. И захвати бутылку шампанского!

– Он не один.

– А с кем он?

– С попом.

– С попом? С каким попом?

– С отцом Феодосием, из Греческой православной церкви.

– Из Греческой православной церкви? – цесаревич посмотрел на Салтыкова в остолбенении. – Да это же… это же чудо! Это же просто благословение! Это знак Божий! А ну-ка немедленно позови их сюда, Леша! Forza, forza!

Прошло несколько минут, и на пороге появился Казанова, а сзади него – брюшковатый, кудрявый, черноволосый священник в длинном черном одеянии и со смущенной улыбкой. Цесаревич обнял Казанову и поцеловал священнику руку.

– Кому обязан я таким счастливым сюрпризом, друзья мои?

– Ваше Сиятельство, – робко начал Казанова, – я прошу прощения за наше неожиданное появление.

– Прощение? Да Вы что? Для меня это праздник. Леша, где шампанское?

– Я не хотел вас тревожить. И Вас тоже, граф Салтыков.

– Мы очень рады Вашему визиту, синьор Казанова, – ответил тот. – И мы очень рады видеть Вас, отец Феодосий.

– Взаимно, граф Салтыков, – священник поклонился.

– Я пришел к Вам… – Казанова не знал, как выразить свои мысли, – то есть мы пришли к Вам… то есть я бы хотел… короче, я пришел к Вам с просьбой, Ваше Сиятельство.

– С просьбой? – цесаревич широко улыбнулся. – Да что угодно, синьор Казанова. Вы не представляете, как на меня подействовал ваш город, с его милейшим народом, с его мудрейшим правительством, с его историей, праздниками, традициями, с его просто нечеловеческой красотой и жизнелюбием! Я летаю от счастья, синьор Казанова. Я парю в самом высоком лазурном небе, как те ангелочки на полотнах Джанбаттиста Тьеполо. И я Вам очень обязан, синьор Казанова. Я Вам обязан за Ваши интересные экскурсии и рассказы, за Ваше гостеприимство. Так что просите, что угодно! Если это в моих силах, Ваша просьба для меня – приказ!

– Благодарствуете, Ваше Сиятельство. Дело в том, что раньше я зашел в гостиницу… ну, как сказать… ну, не самым ортодоксальным путем.

– О?

– Я поторопился. Поторопился, потому что я человек южный, горячий. Сначала действую, потом думаю. Может быть, не надо было так… я просто хотел… ну, все было так искренно, честно, чисто…