– Угу. Я только подумал, а он… сам…

– Что подтверждает мою мысль о неплохих твоих способностях. Будем учиться дальше. Тот же и Погодник… Жиденько твое заклинание, если покопаться в нем: до весны он, может, и дотянет, если Гвоздик его на куски не растащит…

– Не растащит.

Гвоздик первым почуял грозу: только что сидел рядышком с Лином и совершенно равнодушно провожал глазами каждый кусок, уходивший навсегда с обеденного стола, каждую ложку с похлебкой… Вот только слюни подбирать забывал… и вдруг – шмыг под стол, и к Лину, к ногам прижался.

– Угу. И ты тоже со мною спорить захотел? Перебиваешь? – Снег отложил ложку на салфетку. – Перебивать мои слова учишься?

– Нет. Я не спорю, Снег! Честное слово, не спорю. Я только за Гвоздика слово замолвил! Он же сам не умеет. Я не хотел перебивать!

Снег сплел пальцы обеих рук в единый кулак, стукнул им перед собою, продолжая грозно молчать.

– Я ведь даже и не думал про весну, я ведь ее не видел, здешнюю, а Гвоздику я строго-настрого скажу, чтобы не нападал на Погодника.

– Гм… Кого-то ты мне напоминаешь. Это как заноза во мне сидит, который уже месяц! Совершенно точно напоминаешь. – Снег расплел пальцы и снова взялся за ложку. – А вспомнить не могу. Оттого-то и раздражаюсь лишнего. Что – позорно не только для убеленного годами отшельника, но и вообще… Хороша похлебка, разве что жирновата самую малость.

– Какое мясо добыли, из такого и варю. – Мотона легко управилась с половинной порцией и потянулась накладывать добавку. На стук поварешки выглянул из под стола и Гвоздик.

– А напоминает-то – по-добру или по-худу? Как раз и в память придет, если поймешь – так, или напротив?

– Не знаю. И так вроде и эдак бывает. Людей-то я много в своей жизни перевидал, самых разных сословий и причуд, и белых, и рыжих, и… Короче говоря, дружище Лин, если будешь лениться – то все твои способности и знания растают, едва лишь обстановка переменится, подобно замерзшей воде в жаркий полдень. Погодник твой – забавным вышел. Думаю, каждую зиму такой лепить можно, только отныне с правильными заклятьями, тщательно, а не гусям на смех. Единственный недостаток… – Снег ухмыльнулся и покрутил головой… – Если бы мои старые товарищи увидели, что в жилище моем, и с ведома моего, изготовлен идол в честь богини Погоды… Насмешкам и подковыркам бы не было конца… Впрочем, что мне их насмешки?

– А точно! О-ах-х… А я и не подумала! Самой богине Погоды Лин угодил! Вот как! Вот счастье-то!

– Цыц. Мотона, ты в сто раз краше, когда молчишь. К сказанному не возвращаемся, но – что ты сейчас-то мальчишке голову дурью забиваешь? Кому нужна благосклонность этой шкуры? Богиня… Какая она богиня? Самая пустая из богинь, шалава.

Мотона укоризненно закачала щеками, и Снег сбавил тон:

– Никогда в жизни… Ни единого раза в своей жизни я не пытался добиться ее благосклонности дарами или молитвами. Во-первых – бесполезно, а во-вторых суетно, ибо я не барышник, не наемник, не игрок и не простит… Гм… Но – пусть стоит. Мелкую пользу приносит, а пересудов я не боюсь.

Еще через две недели Мотона пришла печь хлеб, а за работой и сообщила, что «все опять поменялось». Дескать, начав лепить погодников, люди потянулись было носить дары и жертвы в полуразрушенный храм богини Погоды, в соседнее село, да занесли туда забаву: погодников по дворам лепить. А сами-то потаскали дары, да и устали жертвовать, потому что никакого толку от тех даров не обнаружилось. Вот и брошены погодники – одним только детям на игру и потеху, а дети только ломать горазды, сберегать не научены еще, и в сохранности поэтому осталось на всю деревню идолов едва ли на пальцах одной руки перечесть, все остальные – опять в снег раскиданы.

– Ну а сколько их, тетя Мотона? Четыре или пять? Я же тебя учил. Покажи на пальцах?

– Откуда я знаю? Что люди сказали – то и повторяю. На пальцах одной руки, – говорят.

– Тогда – пять. Вот смотри, тетя Мотона… Да ты на руку смотри: один, два, три… четыре пять. Кому я показываю? – Лин весь в досаде: никакие попытки передать Мотоне хотя бы часть усвоенных им знаний к успеху не приводят.

– Некогда, Лин, да и руки – видишь в чем… Тесто доходит, передержать боюсь. Ты мне потом покажешь. А только люди правильно говорят: тысячу лет все без грамоты жили, да еще и получше нашего получалось. Вон ведь какой весь бледный от своей учебы. Старый-то скоро вернется? Когда обещал? На-ка, съешь хворостинку, пока горячая.

Хворостинками Мотона и Лин зовут потеки и длинные брызги от сдобного теста, которые всегда образуются на противне во время выпечки хлеба. Хлебу еще доходить в очаге, а хворостинки уж готовы: золотая корочка потрескивает, словно говорит: добывай скорее, не то уголечком стану!

Все лучшие хворостинки достаются, конечно же, Лину, перепадает и Мотоне, а случается, что и Гвоздику. Мяса и жира в хворостинках нет, но Гвоздику почему-то нравится ими хрумкать. Снег же никогда не присутствует в доме, когда хлеб печется: считается в народе, что если хлебы женщина печет, то мужчинам старше пятнадцати нельзя на это смотреть, иначе хлеб вкус утратит.

– И чего, спрашивается, ребятенка ерундой мучить? Лучше бы на охоту с собой взял, ножей-то свободных в доме полно!..

Лин вздыхает: да, конечно, взрослым быть хорошо! Снег встал себе на лыжи, никого не спросясь, – и в лес, за зимними ягодами, а может быть и поохотиться, а ему как маленькому на лавке сидеть да заклинания зубрить. И того хуже – названия трав запоминать, коих великое множество в здешних лесах и полях, и почти все образцы в пещере имеются, в темной сухой кладовке, в виде засушенных пучков. Хорошо хоть Гвоздик не бросил друга в беде, рядом вертится, а ведь любит леса и охоту – пуще, чем Лин! Гвоздик очень вырос за полгода, почти со взрослого волка в холке стал, а в длину – и обогнал бы любого из них. Да только Гвоздик не волк, ему еще расти и расти, а созревают охи-охи медленно, взрослыми становятся на четвертый год. Зато и живут, не в пример волкам, по пятьдесят лет и долее. Лапы у охи-охи мощные, толстые, кажутся коротковаты в сравнении с туловищем, но в скорости бега охи-охи не уступят ни волкам, ни церапторам. А уж свирепостью в битве – и не тягайся: бегите быстро, волки, оборотни и церапторы, спасайте шкуры, клыки и когти, охи-охи на охоту вышли! Ого, какие клыки у Гвоздика, даром что малыш!

Кончилась зима, со всех сторон талая вода бежит, вниз, к речке торопится, а та – к реке побольше, а та к морю. Странная путешественница – река: бежит, бежит, а всегда на месте, где оставил – там и найдешь в следующий раз. Всегда на месте, а до моря добегает. Голова в море спрятана, туловище наружу, всем взорам видно, а хвоста и не найдешь. Вернее сказать, хвостов-то много, да какой настоящий – поди пойми? Старый отшельник оказался прав: Погодник съежился и растаял, растеряв нос, глаза и зубы, одна копенка снега от него осталась, и от той уже почти ничего…

Снег очень внимательно следит за тем, как растет Гвоздик, изо дня в день наблюдает его характер… И тоже безмерно удивлен: