И не простила. Через несколько дней, когда староста класса Игорь Калугин попросил Зою Яковлевну организовать культпоход на фильм «Тарзан в западне», она гордо отказалась.

— Евдокия Валерьевна никогда не отказывалась, — решился на упрек Игорь (причем соврал).

— Евдокии Валерьевнке вы не устраивали пантомим с жизнерадостными мертвецами…

Лодька хотел сказать, что на столе он вел себя совсем не жизнерадостно, однако решил не скрести на свой хребёт. А Зоя Яковлевна добавила:

— Я убедилась, что вы люди изобретательные, значит найдете способ и для самостоятельного проникновения в кинотеатр…

Дело в том, что недавно какие-то «умные тёти» в Гороно (уж конечно, не Лодькина мама) издали «напоминание», в котором говорилось, что дети школьного возраста не имеют права самостоятельно посещать кинотеатры в учебные дни. Только в каникулы и в выходные или организованными группами в сопровождении педагогов!

Впрочем, контролеры смотрели на «незаконных» зрителей сквозь пальцы. Главная трудность была — купить билет. Но находились добросердечные дяденьки и тетеньки, брали у ребят деньги и добывали для них у кассирши вожделенные синие бумажки с косо начертанными цифрами — пропуска в удивительный мир с крокодилами, львами, дикарями и летающими на лианах Тарзаном и Читой. (О, этот восхитительный клич благородного мускулистого питомца африканских джунглей, который всегда вовремя приходит на выручку обиженным и пострадавшим!)

Лодьке и Борьке помог молодой капитан-летчик («Похож на Саню из «Двух капитанов», — благодарно подумал Лодька). Он торжественно вручил танцующим от нетерпенья пацанам билеты, сдвинул им с затылков на лоб шапки.

— Окунайтесь в африканскую романтику. Но должен вам заметить, что картина «Небесный тихоход» не в пример интереснее.

Друзья не стали спорить. Однако «Небесный тихоход» (где «первым делом самолеты») они видели несколько раз, а трофейные серии про Тарзана их отчаянно звали в неведомое…

…А Зоя Яковлевна, отказавшись от похода в кино, решила, видимо, что отомстила своим подопечным достаточно и больше никаких гадостей не делала. Хотя иногда и напоминала, что «этот бессовестный фокус я вам никогда не прощу».

Красные варежки

Что ни говори, а улица Герцена — удивительная. Сколько на ней всего! Не только родной Лодькин двор (что само по себе замечательно!), не только двор Каблуковых, в котором живет Борька. В трех кварталах от этих дворов — лог с крутыми откосами, чудное место для катанья на лыжах, санях и скользких фанеринах. А пойдешь в другую сторону, там — театр, в котором то и дело показывают замечательные пьесы вроде «Ревизора», «Двенадцати месяцев» и «Смертельной схватки». Через дорогу от театра — цирк, окруженный обширным сквером. В цирке все лето удивительные представления и состязания по классической борьбе (которая раньше называлась французской), а в сквере — широкие лужайки для футбола и заросли желтой акации для партизанских игр…

Дальше по улице чугунная решетка сквера незаметно переходит в такую же чугунную изгородь Городского сада. В изгороди есть незаметный для посторонних пролом, через который можно сразу проникнуть на качельно-карусельные площадки, вместо того, чтобы топать по улицам Первомайской и Ленина до главного входа… А дальше, за решеткой сада, начинается высокий забор, который огораживает заднюю сторону самого главного стадиона. В заборе тоже есть хитрые лазейки.

Летом на стадионе то и дело футбольные игры с командами Тобольска, Ялуторовска, Ишима, Заводоуковска а то и более крупных городов. Зимой — хоккейные матчи, а каждый вечер открыт каток…

Лодька оказался у забора около семи часов вечера. В середине января в это время на земле и в небе настоящая ночь. Неподалеку светила на столбе лампочка под белой эмалированной тарелкой. Прохожих по близости не было. Вдалеке динамик выбрасывал в простор стадиона бодрую музыку радиолы. От забора пахло промороженным деревом. Лодька прошелся по забору фланелевой рукавицей, нащупал знакомый выступ, отодвинул доску. Протиснулся в щель цепляясь пуговицами и коньками. Коньки, которые болтались «на привязи», зазвенели, будто кандалы пленных пиратов из фильма «Остров страданий».

В нескольких шагах от забора подымалась отвесная дощатая стена — тыльная сторона трибун. Неширокое пространство между стеной и забором покрывал глубокой снег. Он слабо отражал рассеянный свет неба, которое в свою очередь отражало блеск ледяного поля и фонари, невидимые сейчас из-за трибун.

В двух-трех местах снег был прорезан черными щелями тропинок. Лодька протиснулся валенками в ближнюю и по ней выбрался еще к одной лазейке — ведущей под трибуны.

Под трибунами царил черный ледяной сумрак. В нем собрались все морозы, успевшие поцарствовать в Тюмени этой зимой. Здесь могло «случиться все, что угодно» (так представлялось каждый раз Лодьке). Но ничего не случилось. Опережая страх, он пробрался под невидимую ступенчатую крышу передних скамеек, отодвинул самую нижнюю доску и через плечо выкатился в проход у переднего ряда сидений. В блеск и праздничность кипящего многолюдьем катка.

Впрочем, начиналось многолюдье не сразу, а за метровым снежным валом, редко утыканным елками, на которых поблескивали остатки мишуры. А рядом с Лодькой, на скамье, не оказалось никого.

Летят перелетные птицы

В осенней дали голубой.

Летят они в жаркие страны… —

бодро вопил динамик. После беспросветного мороза под трибунами мысль о жарких странах показалась Лодьке вполне уместной. Он передернул плечами. Льдистый озноб пробежался по нему последний раз и пропал. «То-то же», — сказал ему Лодька и стал прикручивать к валенкам «дутыши».

Жгуты для прикрутки были сделаны из толстых бельевых веревок. Понадобилось немало красноречия, чтобы выпросить веревки у мамы. Наконец она сказала:

— Хорошо, я оторву их от сердца. Но при условии, что, отправляясь на каток, ты будешь надевать байковую рубашку и кальсоны. Зря я разве их покупала?

Но Лодька это унизительное условие отверг: «Престарелый инвалид, что ли…» Мама наконец махнула рукой: «Ты стал упрямый, как полено. Вот схватишь хроническую пневмонию…» «Галчуха вылечит», — она почти профессор медицины», — тут же нашелся Лодька… Случалось, что холод и правда цапал за ноги сквозь суконные штанины, между валенками и подолом короткого тулупчика. Но это в морозные дни. А сейчас никакого холода не ощущалось, хотя Лодька и не в тулупчике был, а в куцем тесном ватничке. Подумаешь, всего-то градусов десять. Лишь промороженная доска скамейки напоминала снизу, чтобы поторапливался.

Лодька и не засиживался. Привычно закручивал петли.

Он вертел «дутыши» и попутно размышлял, что Борька уже который раз не пошел на каток. Объяснил он тем, что на своих «носорогах» (по-правильному они назывались «нурмис») кататься не хочет — они почти такие же «детсадовские», как «снегурки», — а на «дутыши» мать денег не дает: «Сперва исправь двойку по алгебре, бестолочь, а то останешься не третий год…» Но это была явно не единственная причина. Возможно, Борька после недавней простуды теперь с удвоенной осторожностью относился к своему голосу. Все чаще Борьку звали выступить то на школьном концерте, то даже на каком-то городском смотре… Но… чудилось Лодьке, что и это еще не все. Похоже, чего-то Борька не договаривал. Это ощущение Лодьку порой царапало. Впрочем, не сильно. Дружба с Борькой была такой прочной, что всякие мелочи повредить ей не могли…