litbaza книги онлайнТриллерыЛюбовники смерти - Джон Коннолли

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 39 40 41 42 43 44 45 46 47 ... 84
Перейти на страницу:

На моем автоответчике мигало сообщение. Я нажал кнопку и услышал голос Джимми Галлахера. Джимми, похоже, был немного выпивши, но сообщение было четким и ясным, и время выбрано точно.

– Чарли, зайди ко мне, – сказал Джимми. – Я расскажу тебе то, что ты хотел узнать.

Часть четвертая

Трое могут хранить секрет,

если двое из них мертвы.

Бенджамин Франклин (1706–1790)

Альманах бедного Ричарда

Глава 19

Джимми Галлахер, должно быть, следил за мной, когда я пришел, потому что дверь открылась еще до того, как я постучал. Я на мгновение представил себе, как он сидит у окна, его лицо отражается в сгущающихся за окном сумерках, пальцы барабанят по подоконнику, и он беспокойно высматривает того, кого ждет, но когда я посмотрел ему в глаза, то не увидел никакого беспокойства, никакого страха или озабоченности. Сказать по правде, он выглядел более спокойным, чем когда-либо. На нем была футболка навыпуск и заляпанные краской желто-коричневые брюки, поверх футболки – толстовка с капюшоном и надписью «Yankees», и завершала наряд пара старых кожаных туфель. Он выглядел человеком на третьем десятке, которого вдруг разбудили, и он обнаружил, что постарел на сорок лет, а приходится носить все то же. Я всегда считал, что для него внешность была всем, так как никогда не помнил его без пиджака и чистой накрахмаленной рубашки, часто с подобранным со вкусом шелковым галстуком. Теперь он стряхнул с себя всю официальность, и, пока наползала ночь, я, слушая лившиеся из него тайны, гадал, не добавил ли он эти строгости к своему костюму как часть защитных сооружений, чтобы защищать не только себя и свою личность, но и память и жизни тех, кого любил.

Сначала, увидев меня, он ничего не сказал, а просто открыл дверь и кивнул, после чего повернулся и провел меня в кухню. Я закрыл за собой дверь и пошел за ним. На кухне горели две свечи – одна на подоконнике, другая на столе. Рядом со второй свечой стояла бутылка хорошего – может быть, даже очень хорошего – красного вина, графин и два бокала. Джимми нежно притронулся к горлышку бутылки и погладил ее, как любимую кошку.

– Я ждал повода откупорить ее, – сказал он. – Но в эти дни было не слишком много причин для празднования. В основном я хожу на похороны. Доживешь до моего возраста, и у тебя будет так же. В этом году я уже был на трех похоронах. Все три копы, и все умерли от рака. – Он вздохнул. – Я не хочу уйти таким образом.

– Эдди Грейс умирает от рака.

– Я слышал. Думал сходить навестить, но мы с Эдди… – Он покачал головой. – Общего у нас было – только твой старик. Когда он умер, нам с Эдди было не о чем говорить.

Я вспомнил, что сказал мне Эдди перед моим уходом: что Джимми Галлахер проводит жизнь во лжи. Может быть, Эдди имел в виду, пусть косвенно, гомосексуальность Джимми, но теперь я узнал, что бывает и другая ложь, которую не следует раскрывать, даже если это ложь умолчания. И все же не Эдди было судить о жизни других, как он судил Джимми. Все мы поворачиваемся к миру одним лицом, а другое скрываем. Иначе не выжить. Когда Джимми облегчил свою душу и передо мной постепенно открылись тайны отца, я начал понимать, как Уилл Паркер гнулся под их тяжестью, и я ощутил только печаль по нему и по женщине, которой он изменил.

Джимми взял из ящика стола штопор и аккуратно срезал с бутылки фольгу, прежде чем вкрутить его в пробку. Два поворота, небольшое усилие – и пробка вышла с приятным воздушным хлопком. Джимми осмотрел ее, чтобы убедиться, что на ней нет следов гниения, и отбросил в сторону.

– Раньше я нюхал пробку, – сказал он, – но потом мне сказали, что это ничего не говорит о качестве вина. Стыд. А мне нравился этот ритуал, пока я не узнал, что он выставляет меня профаном.

Прежде чем перелить вино в графин, он поставил рядом свечу, чтобы видеть поднимающийся к горлышку осадок.

– Не нужно оставлять его долго стоять, – сказал он, закончив. – Такое только для более молодых вин. Это смягчает танины.

Он налил два бокала и сел, потом поднял свой бокал к свету свечи, чтобы проверить цвет, поднес к носу, понюхал, легонько поболтал, прежде чем понюхать снова, и обхватил стекло рукой, чтобы согреть. Потом, наконец, продегустировал, погоняв вино во рту, улавливая оттенки вкуса.

– Сказочно, – проговорил он и поднял бокал, чтобы произнести тост: – За твоего старика.

– За моего старика, – повторил я и пригубил вино. Вкус был богатый с земляным привкусом.

– «Домен де ла Романе-Конти», урожай девяносто пятого года, – сказал Джимми. – Это был неплохой год для бургундских вин. Мы пьем вино ценой шестьсот долларов за бутылку.

– Что мы празднуем?

– Окончание.

– Окончание чего?

– Лжи.

Я поставил бокал.

– Так с чего ты хочешь начать?

– С мертвого ребенка. С первого мертвого ребенка.

Никто из них в ту неделю не хотел работать с двенадцати до восьми, но так уж выпал жребий, так легли карты, – или какое еще клише можно применить для данной ситуации, так судьба распорядилась. В тот вечер окружное управление устраивало вечеринку в Украинском национальном доме на Второй авеню, там всегда пахло борщом, пирогами и перловым супом из ресторана на первом этаже, где режиссер Сидни Люмет вскоре будет репетировать сцены к своим фильмам, прежде чем начать снимать; так что через какое-то время Пол Ньюман и Кэтрин Хепберн, Аль Пачино и Марлон Брандо будут ходить вверх-вниз по тем же ступеням, что топтали копы из Девятого округа. Вечеринка устраивалась в честь того, что трое полицейских в этом месяце были награждены боевыми крестами – так называли зеленые нашивки, которые получали те, кто участвовал в какой-нибудь перестрелке. Девятый округ уже снова стал Диким Западом: копы погибали. Если на тебя и другого парня такое свалилось, сначала стреляй, а потом беспокойся о бумажной работе.

Тогда Нью-Йорк был не такой, как сейчас. Летом шестьдесят четвертого расовые трения в городе дошли до пика, когда один патрульный при исполнении служебных обязанностей убил в Гарлеме пятнадцатилетнего Джеймса Пауэлла. То, что начиналось как мирные протесты против убийства, вылилось в беспорядки восемнадцатого июля, когда в Гарлеме моментально собралась толпа, крича «Убийцы!» укрывшимся внутри участка полицейским. Джимми и Уилла послали на подмогу, в них полетели бутылки, кирпичи и крышки мусорных баков, мародеры расхватывали продукты, радиоприемники и даже оружие из ближайших магазинов. Джимми до сих пор помнил, как какой-то полицейский капитан уговаривал участников беспорядков разойтись по домам, а в ответ слышался смех и крики: «Мы и так дома, белый парень!»

Через пять дней беспорядков в Гарлеме и Бед-Стай один человек погиб, пятьсот двадцать были арестованы, и это было зловещим предзнаменованием для мэра Вагнера. Его дни были сочтены еще до беспорядков. При его администрации уровень убийств удвоился до шестисот в год, и еще до того, как застрелили Пауэлла, город будоражило убийство женщины по имени Китти Дженовезе близ Куинса, где жил средний класс. Она была заколота посли серии нападений, совершенных одним и тем же человеком, Уинстоном Мосли, и двенадцать человек видели или слышали убийцу в это время, но большинство решили не вмешиваться сами, а только вызвали полицию. Было такое ощущение, что город разваливается, и основная тяжесть вины ложилась на Вагнера.

1 ... 39 40 41 42 43 44 45 46 47 ... 84
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?