– Роджер, что она с тобой сделала?

Генри подошел к другу и бережно раздвинул окровавленную рубашку на его груди.

– О господи! Агнесса, ты только взгляни!

– Пустяки, это всего лишь царапина. – Хинкли, морщась, снова прижал ткань к ране.

Шарлотта продолжала стоять неподвижно, словно механическая кукла, в которой кончился завод. Она уронила руки и отвернула голову к окну, щурясь от лампы.

– Надо отобрать у нее нож, – прошептала Агнесса. – Пока она еще кого-нибудь не зарезала.

– Не могу поверить… – Роджер сделал шаг к Шарлотте, но Генри ухватил его за руку.

– Стой! Ты не знаешь, на что она способна!

Шарлотта издала тихий стон.

– Я сам это сделаю. – В голосе Генри Эштона прозвучала неожиданная твердость. – Я во всем виноват. Но клянусь, больше никто не пострадает.

Он медленно подошел к Шарлотте. Роджер, несмотря на предостерегающий шепот Агнессы, последовал за ним. Генри Эштон осторожно вынул оружие из пальцев женщины, и руки ее безвольно упали.

– Сядь, дорогая… – ласково попросил Генри. – Сядь.

Роджер подставил стул. Им пришлось нажать ей на плечи, чтобы она подчинилась.

– Что с ней? – с ужасом спросил Роджер, глядя на оцепеневшую фигуру. – За что она хотела меня… ранить?

– Убить, мой друг, убить, – со вздохом поправил его Генри. – Прости, я обязан был предупредить тебя.

– Шарлотта…

Роджер попытался заглянуть ей в глаза. На лице его были написаны страдание и мука, но Генри Эштон встал между ними:

– Не подходи к ней. Сейчас она в подобии забытья, но может очнуться и броситься на тебя. Такое уже случалось.

Хинкли содрогнулся.

– Но почему? Что с ней, Генри?

– Она больна! – резко бросила Агнесса. – У нее бывают приступы ярости, во время которых она не контролирует себя, а после начисто забывает о случившемся.

– Она пыталась убить почти каждого, кто появлялся в нашем доме, – вздохнув, добавил Генри. – Прости, Роджер! Я видел, как ты увлечен, и надеялся, что хотя бы на этот раз все пойдет по-другому. Мы скрывали от всех ее ужасную болезнь….

Он помолчал и закончил:

– И за это ее муж поплатился жизнью.

Хинкли вздрогнул и перевел на него расширенные глаза.

– Это правда, – с горечью подтвердила Агнесса. – Генри удалось спасти ее от суда и позора.

– …но я не смог спасти ее от самой себя.

Эштон отошел в сторону и закрыл лицо руками.

Минута прошла в тягостном молчании. Шарлотта по-прежнему сидела не двигаясь.

– Она не боится ни лечебницы, ни тюрьмы, – тихо сказала Агнесса. – Никто не выдерживал долго в нашем доме: она выбиралась по ночам из комнаты и бросалась на людей. Ей удается вскрывать любые замки с поистине воровской ловкостью. Единственное, что может испугать ее, – это призрак Томаса Эштона. Когда мы узнали об этом, Генри придумал пугать ее завываниями. В такие ночи можно не беспокоиться, что она покинет спальню.

– Все зашло слишком далеко, – глухо сказал Генри Эштон, отняв руки от лица. – Но на этот раз я позабочусь о том, чтобы никто больше не пострадал. Прости меня, Агнесса! Ты была во всем права. Завтра же я привезу врача.

Он обернулся к другу:

– Роджер, ты сможешь задержаться на один день? Рассказать доктору о том, что случилось?

Хинкли кивнул.

– После этого, я думаю, тебе будет лучше уехать.

Роджер отошел к стене и опустился прямо на пол.

– Тебе плохо? – бросился к нему Генри. – Что, рана?

Тот молча покачал головой.

– Видишь ли, Генри… – тихим ровным голосом сказал он. – Я помнил девушку, в которую когда-то был влюблен. Прекрасное дитя, не похожее на остальных. Прошла целая жизнь – долгая, не самая простая жизнь. И вот я возвращаюсь сюда – и кого я вижу? Ту же девушку, ждущую меня. Как будто вся моя судьба, все печали и горести были лишь дорогой, ведущей к ней. Ты не можешь представить, как я был счастлив, Генри. Ибо сейчас, на закате лет, счастье обрести любимую ощущается в тысячу раз острее, чем в юности, что бы там ни говорили глупцы.

Он вскинул на друга сухие глаза:

– И что же я узнаю? Что женщина, которую я люблю, безумна. Что она убийца. Что лишь оболочка осталась от того существа, которое я знал когда-то, а душа его поражена гнилью. Я познал много утрат, Генри. Но ни одна из них не приносила мне столько горя.

Роджер поднялся, но отвел протянутую к нему дружескую руку.

– Прости, я должен сам вынести это.

Он сделал несколько неуверенных шагов к двери. Но вдруг обернулся и с силой выдохнул:

– Нет, я не верю, не могу поверить!

– И правильно делаете, мистер Хинкли, – проговорил сзади суховатый женский голос.

Все в комнате вздрогнули.

Гувернантка, одетая и тщательно причесанная, перешагнула через порог.

– Миссис Норидж? – раздраженно воскликнула Агнесса. – Что вы здесь делаете?

– Пытаюсь предотвратить преступление, миссис Эштон.

– Вы опоздали! – резко сказал Генри Эштон. – В этой комнате только один преступник, и он не в себе. Обещаю, Шарлотта понесет наказание. А теперь уходите. Это вас не касается.

Но миссис Норидж не двинулась с места.

– Простите, сэр, вы допустили три ошибки. Во-первых, меня это касается. Во-вторых, в этой комнате не один преступник, а два. И в-третьих, тот, про кого вы сказали «не в себе», прекрасно все осознает.

Супруги разом обернулись к Шарлотте. Вскрик изумления сорвался с губ Агнессы. Генри оказался более сдержан, но даже он под гневным взглядом кузины отступил назад.

Шарлотта Пирс выпрямилась во весь рост и вскинула голову. На ее лице не осталось и следа сонливого отупения.

– Что, не ожидал, дорогой кузен? – звучно спросила она.

Агнесса пролепетала:

– Как? Как такое может быть?

– Возможно, все дело в чае, – предположила миссис Норидж. – В том самом чае для миссис Пирс, куда вы подсыпали средство, добытое для вас Кельвином Кози. Я бы также не стала исключать, что кто-то третий подменил отравленный чай нормальным и предупредил миссис Пирс, как ей нужно себя вести.

– Что?! Что вы несете?!

– Не стану скрывать, что кухарка нарочно отвлекла вас. Вы не должны были усомниться, что выпитый чай – именно тот, который вы заботливо приготовили для нее. Полагаю, вам хорошо известен запах вещества, которое подсыпали миссис Пирс. Кстати, что это за наркотик, который можно растворить в воде?

Агнесса ошеломленно молчала. Генри Эштон смотрел на гувернантку, разинув рот, не в силах сказать ни слова.