– Мы собрались оформить аренду на десять лет! Понимаешь, сколько ты процентов получишь? – напомнила я. – Честное слово, я никому даже шепотом не намекну, где взяла номер дома и квартиры клиента. Ну…

– Прямо хохма! – Наташа уставилась на экран ноутбука. – Анекдотическая улица…

Я постаралась изобразить веселье. Конечно, маловероятно, что в столице обитают два Пихто Бориса Гурьевича, тесно связанных с Верой Петровной Ефремовой, но ведь наниматель мог указать какой-то другой адрес. Однако нет, все совпало!

Предвкушая хороший заработок, Иголкина любезно довезла меня до центра и дала адрес чудо-доктора Раджива.

– Ехать к нему нужно после десяти вечера, – объяснила Наташа. – Врач с левой резьбой, вообще без башки, ты не смущайся и ничему не удивляйся. Главное – результат. А я по его указке потеряла пятнадцать кило.

– Огромное спасибо, – искренне сказала я, вышла из машины, помахала Иголкиной рукой и испытала некоторую неловкость.

Риэлтор была очень мила со мной, а я, получается, поступила некрасиво, обнадежила ее, пообещала хороший куш, и в результате Наталья ничего не получит. С другой стороны, мне ведь нужно было побывать в «Изумрудном», и поездка оказалась полезной, – вон сколько разной информации выползло на свет…

Анекдотическая улица выглядела по-деревенски. Я, коренная москвичка, удивилась при виде покосившихся сельских избушек. Хорошево-Мневники был не из самых дальних районов столицы, через него пролегает дорога в Крылатское, я неоднократно ездила туда и на троллейбусе, и на маршрутке. Это удобно: садишься у метро «Сокол» и далее по прямой докатываешь до Рублевского шоссе. Но я даже и предположить не могла, что в паре шагов от шумной магистрали темнеют срубы и квохчут куры. Хотя стоп, про несушек я придумала, тут стоит странная для обитаемого места тишина.

Дверь сараюшки, в которой был прописан дед Пихто, держалась на одной петле. Я осторожно толкнула створку, та, жалобно заскрипев, приоткрылась, в нос ударил запах сырости и – опять же нежилого помещения.

– Есть тут кто? – заорала я, уже понимая, что не услышу ответа. – Борис Гурьевич, вы здесь?

– Ищешь кого-то? – прохрипели сзади.

От неожиданности я дернулась и стукнулась головой о стену.

– Не пугайся, – закашляли за спиной, – ничего плохого я тебе не сделаю.

Я обернулась и увидела существо непонятного пола, одетое в мешковатый плащ и некогда белую, а теперь серую от грязи панаму.

– Ищешь кого? – повторил вопрос человек.

– Да, – отмерла я, – Мне Пихто нужен.

– Ну, хватилась! – засмеялся незнакомец. – Он уж лет пять как помер. В месяц, когда меня на пенсию вытурили.

– Вы точно знаете?

– Мы в соседях ходили, – пояснила странная личность, – целую жизнь бок о бок, рядышком. Только я намного моложе, Борис Гурьевич совсем старенький был. Сколько раз он мне говорил: Машка…

Прервав речь, существо похлопало себя по карманам. Я вздрогнула: неужели передо мной женщина?

– Говорил: Машка твоя, Серега, полная дура, – продолжал человек, выуживая из недр одеяния дешевые сигареты, – хлебнешь ты с нею лиха.

Я не удержала тяжелого вздоха. Все-таки иногда интуиция меня подводит, я беседую сейчас с мужчиной.

– Умный был дедушка, – говорил он, – мудрый даже, на все вопросы имел ответы!

Да, это замечательное качество. А вот у меня одни вопросы и полнейшая неясность в мозгах.

– Скажите, у Бориса Гурьевича были дети? – перебила я незнакомца.

– Своих нет, – загадочно ответил собеседник.

– Это значит, что он воспитывал приемных? – насторожилась я.

Мужичок закашлял, потом вытер рот рукавом.

– Тут раньше красота была, – горько сказал он. – За мостом еще дома стояли, школа на пригорке. Вроде Москва, а тихо, лес шумит, река течет… Ну ни с чем не сравнить! Мы жили как в раю. С троллейбуса спрыгнешь, чуть пройдешь – и вместо столицы природа. Уникальный район. Да только теперь от него вот эти покосюхи остались, а из жителей я один – улицу уничтожают. Соседи… вот ведь глупцы… обрадовались, прямо опрометью в бетонную башню кинулись. Как же – горячая вода, канализация, отопление. Да только в шабаш угодили! А я не съезжаю, хоть и предлагают теперь на одного аж двухкомнатные хоромы. Конечно, Сергей Вошов строителям сейчас как бельмо в глазу, но я все равно никуда не уберусь. Доступно объясняю или повторить для усвоения материала?

– Поняла, поняла, – закивала я. – Вы, наверное, в школе преподавали?

– В училище, – заулыбался пенсионер, – оно вон там, на горке, стояло, готовили медсестер и медбратьев. Девочек больше было, в основном из неблагополучных семей. Пил народ здесь в темную голову! Второго и шестнадцатого числа все влежку по улицам, да-с… Трезвых только двое и было, я да Борис Гурьевич. Он директорствовал в училище и очень переживал, когда его закрыли. Вот вы про детей спрашивали… Они к Пихто гурьбой ходили… Кое-кто из корыстных целей – поесть, чаю с зефиром попить, дома-то им родители-алкоголики конфет не покупали. Но находились и искренние ребята, хотели профессию получить. Слава Кротов в мединститут потом поступил, теперь он профессор. Включаю тут намедни телевизор, идет программа «Здоровье», и вижу – на экране Вячеслав рассказывает, как свое открытие сделал. Я не очень понял, о чем речь, сам-то не медик, преподавал химию, а Слава занимается глазами. Так он, оказывается, изобрел особые капли, которые многим помогают, получил за них премию. Помнится, мне даже обидно стало. Смотрю на кабана сытого с золотыми часами, в костюме за большие тысячи и думаю: что ж ты Борису Гурьевичу не помог, а? Тот на одну пенсию выживал! Получит жалкие рублики и на тридцать кучек разложит, чтобы каждый день батон с кефиром покупать. А ведь мог Пихто на старость насобирать, если бы с людьми всю жизнь не делился. Или еще в пятом доме Софья Сергеевна жила, Мамонтова ей фамилия, тоже в нашем училище с указкой стояла. Вот ушлая баба! Все себе под живот сгребала, золото покупала и в чемодан складывала, никому крошки хлеба не дала, зато сама в ажуре, и дочь ее Гамавердия институт закончила, тоже медик. Так эта Гамавердия у Бориса Гурьевича все время паслась, он ее родной считал. И что? Где благодарность? Бросили старика!

– Странное имя – Гамавердия, – перебила я. – Никогда не встречала подобное.

– Отец ее из кавказцев, – с легким презрением ответил собеседник. – Но кто точно, не скажу. На рынке он торговал, с мандаринами стоял. Софья-то с молодости расчетлива была, она его в девушках заприметила и сообразила: Пат богатый.

– Кто?

– Пат, – охотно повторил бывший учитель, – имя такое, национальное. А ведь могла выйти замуж за приличного человека. За меня, например. Так нет, выскочила за мандаринника, променяла интеллигентность на золото. Двадцать лет она с ним прожила, затем вдовой стала. Ну, я выждал год для приличия и пришел с предложением: «Здравствуй, Соня, дочь у тебя взрослая, в институте учится, я холостой, детей не имею, чем мы не пара?» И что она мне ответила?