Я пожимаю плечами, хотя больше похоже на то, что я ежусь. Впрочем, я испытываю и некоторое облегчение: теперь он как минимум верит мне.

— Не знаю. А ты?

— Откуда мне знать? Я не видел того, что видела ты, и мы оба понимаем, что я не смог бы узнать ее снова, даже если бы рассмотрел.

— А человек, которого ты только что обнаружил, толстый или худой? Старый или молодой?

— Полагаю, среднего телосложения, и у нее были длинные седые волосы.

— Значит, старый?

— Возможно.

— Интересно, это может быть тот самый человек, что приглядывает за часовней? Ну, экономка?

— Если и да, то она очень плохо приглядывает.

— Кто-то же писал записки, которые мы находили! — напоминаю я ему.

— Разве экономки не должны убираться? А из того, что я разглядел в окно, можно сделать вывод, что она понятия, как пользоваться метелкой для пыли. У нее, вероятно, есть метла… для ночных полетов…

— Сейчас не время для шуток.

— Кто сказал, что я шучу? Ты не представляешь все это: свечи и белый кролик у нее на коленях… Казалось, она произносит заклинание. У нас сейчас и так достаточно проблем без того, чтобы тревожить местную ведьму.

Иногда сверхактивное воображение — это проклятие. Я достаю свой мобильный и, подняв над головой, убеждаюсь, что сигнала по-прежнему нет. Адам наблюдает, затем делает то же самое.

— Ну что? — спрашиваю я с надеждой, заглядывая ему через плечо. Но он качает головой и кладет телефон обратно в карман, прежде чем мне удается бросить взгляд на экран.

— Ни одного деления. Почему бы нам не подняться на вершину того холма? Мне кажется, я вижу тропинку, — говорит он, указывая на то, что напоминает мне небольшую гору. — Там, наверху, у кого-то из нас может появиться сеть, или, по крайней мере, будет видно всю долину. Если есть какие-то другие дома, или люди, или даже оживленная дорога, где мы могли бы кого-то остановить, мы сможем это увидеть.

Это не совсем безумная идея.

— Ладно. Похоже на хороший план. Но я все равно собираюсь написать короткую записку, на всякий случай.

Я лезу в сумочку за ручкой, достаю старый конверт, чтобы нацарапать на нем несколько строк:

«Извините за беспокойство, мы не хотели вам мешать. Мы остановились в часовне Блэкуотер. Там нет телефона, из-за шторма пропало электричество, из-за замерзших труб отсутствует вода. А еще нет сигнала мобильной связи. Если у вас есть телефон, которым мы могли воспользоваться, мы были бы вам очень признательны! Обещаем возместить стоимость звонка. Мы потеряли нашего пса. Если вдруг вы его увидите, его зовут Боб. Мы предлагаем щедрое вознаграждение, если вы вернете его целым и невредимым.

Большое спасибо,

Амелия»

Я показываю записку Адаму.

— Зачем ты добавила фразу о вознаграждении?

— На тот случай, если она ведьма и захочет превратить Боба в кролика, — шепчу я, прежде чем попытаться засунуть записку в щель для писем. Кажется, она запечатана, поэтому я засовываю листок под дверь. Затем я слышу какой-то звук и делаю быстрый шаг назад. — Давай уже пойдем?

— С чего такая спешка? — интересуется Адам.

Я смотрю, как он отдает честь черной птице — на тот случай, если это сорока. Это одна из его многочисленных суеверных привычек, которые часто заставляют меня любить и ненавидеть его одновременно. Считается, что, если ты не смог отдать честь сороке, тебя за следующим углом подкараулит неприятность. В этот миф я со своим логическим складом ума никогда не верила. А вот Адам верит. Потому что так делала его мать. Учитывая наши нынешние обстоятельства, возможно, мне тоже стоит начать отдавать честь.

— Мне кое-что показалось, — бормочу я, когда мы отходим чуть дальше. — Думаю, что она была по другую сторону двери все время, пока мы стояли и разговаривали. А это значит, что она слышала каждое слово.

Робин

Робин действительно слышала каждое слово.

Она читает записку, которую женщина подсунула под дверь, затем сминает ее в комок, прежде чем бросить в огонь.

Робин не ведьма. Не то чтобы ее волновало, что они думают… Честно говоря, ее называли и гораздо хуже. Ну и что с того, что она не содержит коттедж в безупречной чистоте? Это ее дом, и то, как она живет, — ее дело. Некоторые люди думают, что деньги — это решение всех жизненных проблем, но они ошибаются; порой деньги, наоборот, являются их причиной. Некоторые люди думают, что за деньги можно купить любовь, или счастье, или даже других людей. Но никому не удастся купить Робин. Все, что у нее сейчас есть, принадлежит ей. Она заслужила это, или нашла, или смастерила сама. Ей не требуется и не хочется чужих денег, вещей или мнений. Робин способна позаботиться о себе. Кроме того, пусть этот коттедж и выглядит не очень, но именно сюда она частенько убегала в детстве. Точно так же, как когда-то ее мать. Иногда дом — это скорее воспоминание, чем место.

Комментарии о ее внешности немного ранили — острее, чем следовало бы. Но в наши дни насмешки жалят ее не больше, чем крапива, и первоначальное раздражение вскоре сходит на нет. К тому же то, что он описал ее, как пожилую женщину, в некотором смысле забавно. Седые волосы не означают, что Робин старуха. Она убеждает себя, что он просто не понимает, о чем говорит, этот мужчина, неспособный узнать даже собственное отражение. И пусть она ни капельки не тщеславна, тем не менее не готова сносить оскорбления.

Она немного приводит в порядок себя и свое жилище (потому что ей так хочется, а не из-за того, что он ляпнул!), затем осторожно отодвигает угол занавески, дабы удостовериться, что гости не прячутся снаружи. Она испытывает радость, когда видит, что они уже на полпути к вершине холма. Все дальше от дороги и вне пределов слышимости.

Теперь, когда они точно не могут ни увидеть, ни услышать то, чего не должны, Робин садится в старое кожаное кресло и набивает трубку. Ей просто нужно что-нибудь, чтобы успокоить себя и свои нервы, и у нее есть последняя возможность выкурить ее. Единственные посетители, к которым она привыкла в эти дни, — это Патрик, почтальон, который знает, что лучше — постучать или окликнуть, и Эван, местный фермер, пасущий своих овец на земле вокруг озера Блэкуотер. Иногда он заходит с молоком или яйцами, чтобы сказать спасибо: она позволяет животным кормиться бесплатно, понимая, что фермерство стало