зерна сомнения в душу Хаджара. Если все было действительно так, как сказал Арнин, то действия Горшечника и, уж тем более, королевы Мэб — не имеют абсолютно никакого смысла.

— Здесь еще говорится о родителях Горшечника, — добавил оборотень.

— Родителях?

Оборотень кивнул.

— Истории обычно начинаются с того, что он просто жил и работал в небольшом городе подмастерьем и влюбился в дочь местного градоначальника, — Арнин крутил в пальцах что-то напоминающее косточку. Иногда волчье повадки брали верх над людскими. — Порой говорится, что он жил в бедной семье или и вовсе — что-нибудь об усыновлении и прочем. Но никто не рассказывает о родителях Горшечника.

— А ты откуда знаешь? — прищурился гном.

— В логове мало чем можно заняться, — спокойно ответил Арнин, продолжая крутить косточку. — Поэтому мы делимся историями, чтобы скоротать время. И одна из таких историй — о родителях Горшечника. Хаджар, ты как себя чувствуешь? Сможешь использовать Имя Севера или у нас есть еще пара минут?

Генерал прислушался к своим ощущениям. В целом, он мог сейчас призвать Север, но после этого, скорее всего, опять бы свалился без сил. Такое впечатление, что непокоренное Правило высасывало из него все соки.

— Вижу, что есть, — сверкнул глазами оборотень. — Что же, тогда я вкратце расскажу. Это не особо интересная история и, даже, чем-то напоминает рождение Пепла.

— Тот, который величайший волшебник? — спросил гном.

Арнин кивнул.

— Так вот, — прокашлялся оборотень. — Мать Горшечника была простой жрицей богини судьбы. Но не по своей воле. Её продали в храм этой богини, когда та была еще совсем юна. Несмотря на довольно отталкивающий внешний вид, она прослыла умелой мастерицей и храм решил приобрести её у родителей.

— Никогда не понимал человеческое племя, — покачал головой гном. — Так обращаться со своими детьми — великое бесчестие для подгорного народа. У нас бы за такое…

Албадурт не стал договаривать и замолчал.

— В храме с новой жрицей обращались вполне сносно, — продолжил Арнин. — Но, как это часто бывает, случилась война. Чужая страна, где чтили иных богов, хотя, на самом деле — тех же самых, просто под другими именами, рушила святыни и города. Пришел черед и храма судьбы. Мать будущего Несчастного молилась всем богам, но те были слепы и глухи к её просьбам. И тогда она начала молиться демонам. Один из них ответил. Явился к ней в образе мерзком и отталкивающем. Но пообещал низвергнуть нападающих в обмен на ночь любви. Жрица согласилась. Вот только демон обманул её. На утро он исчез, а несчастная оказалась в плену у чужестранцев. Они знали о том, какой прославленной та являлась мастерицей и держали у себя. Девять месяцев она служила рабой, но роды дались слишком тяжело, и она умерла. Вы можете сказать, что демон нарушил законы Неба и Земли, но, на деле, спустя многие и многие эпохи Горшечник выполнил часть сделки демона. Именно потомки тех чужестранцев стали пешками в игре Горшечника, и именно они погибли в битве с Радужными Феями.

Гном выругался. В детстве матери матерей часто рассказывали своим подопечным, что не стоит заключать сделок. Ни с богами, ни, тем более, с демонами или духами, потому что как бы ты не был умен и прозорлив, тебя обманут.

— А кем был отец Горшечника? — спросил, опомнившись Албадурт.

— Попробуй догадаться, достопочтенный гном, — хищная улыбка исказила лицо Арнина. — Кому могла молиться жрица посреди ставшего явью кошмара?

Хаджар, устало вздыхая и проклиная интриги, произнес всего одно слово:

— Хельмер.

Глава 1762

— Есть разные версии, — Арнин на удивление спокойно отреагировал на услышанное слово. — Но большинство историй действительно сходятся в том, что Повелитель Ночных Кошмаров является отцом Горшечника.

Эта деталь многое бы объяснила. Необычные способности смертного, во всяком случае, тут же находили резонное оправдание. В конечном счете Хельмер, в чем нельзя было сомневаться, входил в десятку могущественнейших существ Безымянного Мира. И его отпрыск, даже если наследовал небольшую долю подобных сил, тут же поднимался на немыслимые для остальных смертных высоты.

Но в таком случае… Яшмовый Император не мог об этом не знать, как и Дергер. Там, наверху, среди Древних и Древнейших, насколько понимал Хаджар, весьма тесное сообщество.

Тогда зачем…

— Вы уже наболтались, — Шакх прерывал поток мыслей Хаджара. — Может уже перейдем к делу?

Пустынный Волк указал себе за спину, ясно давая понять, что он имеет ввиду.

— Арнин, — Лэтэя потянулась и тепло улыбнулась. — расскажешь Хаджару то, что рассказал нам?

— Ну замечательно! — всплеснул руками Шакх. — Сперва варвар дрыхнет едва ли не неделю, а теперь мы уже должны по третьему разу все обсуждать, — он повернулся к Генералу и прищурился. — А может ты, наш дорогой умалишенный, поведаешь всем, что к чему? Или ты просто решил выучить какой-нибудь стиль Непросыпающегося Суслика?

— Угомонись, дерьмокожанный, — осадил его гном.

— Угомонись?! — но сказанное, кажется, возымело обратный эффект. — Может вы тут все и доверяете этому варвару безоговорочно, но я его знаю чуть дольше остальных. И знаете что? Все вы, — Шакх обвел взглядом окружающих. — Доверились не тому человеку. Он сперва сыграет вас в темную. А затем кто-нибудь обязательно отправиться к праотцам только потому, что Хаджар решил что-то не рассказывать. А если не верите — я могу вам рассказать мно-о-ого занимательных историй. Раз уж вы их так тут любите.

Закончив гневную и пылкую тираду, Шакх уселся на камни и начал сверлить серыми глазами генерала. Но тот молчал. У Пустынного Волка имелись свои резоны относится подобным образом к Хаджару.

Один из них, вернее — одна, носила имя Ильмена.

— Шакх…

— Что?! — рявкнул в сторону мага Пустынный Волк.

— Никто не заставлял тебя следовать за нами, — спокойно продолжил Артеус. — Ты мог остаться в Сумеречных Тайнах и помочь мастеру Аэй. Но ты отправился с нами. Это было твое решение.

— И я о нем не жалею, — пожал плечами Шакх. — Но я потерял достаточно близких мне людей, и провел больше, чем хотел бы, времени с варваром, чтобы знать, когда он не договаривает. Так что…

— Так что — что? — процедил гном, опуская ладонь ближе к рукоятям топоров. — Ты хочешь выдвинуть нам какой-то ультиматум,