Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шай раздраженно вздохнула:
– Я не знаю. Мама покупала мне кучу кукол на каждое Рождество, надеясь, что я буду играть с ними. Подавала ужин каждый день в пять пятнадцать. Знаешь, у нас даже есть «куриное расписание». Мы едим жареную курицу по понедельникам, запеченную курицу по средам и курицу-грилль по пятницам. Оно никогда не меняется.
Эдварду показалось, что он попал в другую спальню, не в ту, в которой спит каждую ночь. Он вспомнил, как последовал за Шай по школьному коридору в первый день седьмого класса, наблюдая, как она отпихивает локтем мальчишек. Вспомнил, как она хмуро смотрела на людей, которые пялились на него как на диковинку. Эдвард увидел черты новой Шай в старой версии своей подруги.
Она встряхнула руками, как это делают спортсмены между соревнованиями.
– Слушай, – сказала она. – Я больше не хочу молчать.
– О’кей, – сказал он и занервничал. Воздух в комнате стал странным, предвещающим бурю.
– Авиакатастрофа и то, что ты переехал сюда, было, очевидно, захватывающим событием, – сказала она. – Но сейчас…
Он кивнул. Он почувствовал: что-то переменилось. Некомфортное ожидание. Эдвард подтянул штаны, наклонился и положил руки на колени, сегодняшний день измотал его, и он должен сосредоточиться, потому что кроме своего раздражения на весь мир он чувствовал еще и раздражение Шай. Это казалось невозможным, и все же он не мог не признать: в последнее время она будто сама не своя. Иногда Шай выключала ночник пораньше, даже когда не особенно уставала. В лагере она выбрала для себя другой факультатив: Эдвард записался на дополнительный курс декоративно-прикладного искусства, а она занялась деревообработкой. Раз или два она садилась за обедом за другой стол. Эдвард почувствовал, как его охватила паника. Он терял ее.
– Извини, что я тебе надоел, – сказал он и тут же возненавидел свой плаксивый голос.
Она пожала плечами:
– Дело не в тебе, Эдвард. На этот раз.
В выражении ее лица проступила угроза. Она смотрела в окно, как будто хотела прыгнуть вниз и убежать прочь. Он знал, что, так или иначе, его сердитый тон в спортзале спровоцировал это. Она хотела позаботиться о нем, а он отмахнулся.
О боже, подумал Эдвард. Что я наделал?
Когда Шай снова повернулась к нему, выражение ее лица стало почти что свирепым.
– Я должна тебе кое-что сказать.
– Не сейчас, – остановил ее Эдвард. – Расскажешь мне завтра.
Он понятия не имел, что собирается сказать Шай, но чувствовал, что не вынесет ее слов. Он вспомнил, как мама прижимала большой палец к родимому пятну на ключице. Когда Джейн заметила, что ее сын наблюдает за ней, она улыбнулась и сказала: «Я так делаю, когда хочу повернуть время вспять». Восьмилетний Эдвард тогда поверил ей и пожалел, что тоже не родился с волшебным родимым пятном. И сейчас снова пожалел. Переполненный ужасом, он хотел избежать этого момента.
– Я пообещала маме, что скажу, иначе она сделала бы это сама, стыдно-то как.
Машина на улице громко посигналила, и Эдварду показалось, что сигнал раздается из его тела.
– Ты больше не можешь спать в моей комнате. Но все в порядке, остальное останется прежним.
Температура его тела резко упала, кожа внезапно похолодела.
– Почему?
– Мама заставила меня пообещать, когда ты появился здесь, когда ты впервые начал спать в моей комнате, что это прекратится, когда мы перестанем быть детьми. Когда я стану женщиной. Тьфу. – Она закрыла лицо руками и продолжила говорить сквозь растопыренные пальцы: – Так она это называет.
Эдвард посмотрел на часы на прикроватном столике. Было 20:17. Почему этот день до сих пор не кончился?
– О чем ты говоришь? – спросил он. – Ты же знаешь, я ничего не понимаю.
– У меня начались месячные.
С тех пор как Эдвард встретил Шай, он каждый вечер прокрадывался в темноте к ее дому. Исключением была разве что поездка в Вашингтон.
– Ну и что? – спросил он, хоть и догадывался, что теперь Беса будет следить за ними. Это точка отсчета, территория, на которой начинают действовать ее правила.
– Я знаю, что ты не хочешь спать в детской. В вашем подвале есть раскладной диван. Если хочешь, спи там. Я помогу его разложить. Ты можешь поспать в моей комнате еще несколько дней, пока не приберемся в подвале.
Эдвард моргнул. Он не знал, что ответить, поэтому сказал:
– О’кей.
– Мы оба знали, что так не может продолжаться вечно.
Я не знал, подумал он.
На следующий день, в среду, после уроков Эдвард пришел в кабинет директора Арунди. Они кружили по периметру комнаты: Эдвард – с голубой лейкой, директор Арунди – с крошечными тканевыми мешочками, наполненными различными удобрениями. На мешочках не было надписей, но директор прекрасно знал, какое удобрение хранится в каждом из них. Некоторые удобрения он втирал в листья, а затем регулировал тепловые лампы, расположенные над ними, или осторожно делал углубления в почве, потом высыпал содержимое мешочка в отверстия.
Эдвард научился медленно лить воду и следить за цветом почвы, чтобы понять, насыщена ли она. Темно-коричневая почва – хороший знак, но вот если она становилась черной и появлялся налет – это значило, что он перестарался. Эдвард пытался сосредоточиться, но его руки дрожали, ведь он почти не спал. Он лежал без сна на полу комнаты Шай, пытаясь запомнить трещину в потолке и едва уловимые звуки, которые издает подруга, когда переворачивается во сне.
– Узнаешь их? Можешь назвать? – спросил директор, указывая на три горшка.
Теперь Эдвард знал, что комната заполнена не множеством различных видов растений, как он предположил в свой первый визит, а различными видами папоротников. Директор Арунди был не просто заядлым садоводом, а птеридологом. Он даже опубликовал книгу под названием «Папоротники северо-востока, включая плауновидные и хвощи», которая стояла лицом на подоконнике между двумя большими цветочными горшками.
Эдвард поставил лейку и взял со стола опрыскиватель. Пышное растение перед ним лучше всего чувствовало себя во влажной среде.
– Это крокодиловый папоротник.
– Хорошо.
Эдвард продолжил разглядывать горшки.
– Бостонский папоротник. Платицериум или олений рог. Венерин волос, адиантум. Циртомиум. – Он косился на высокое растение с кожистыми листьями. – Этот и тот, что за ним, – асплениумы.
Директор Арунди ласково кивнул:
– Держу этих красавцев со времен выпуска из университета.
– Там – пеллея круглолистная, а те, что на полке, – птерис критский и микросорум разнолистный.
– Отлично. И что у них общего, что отличает их от других растений?
– Это сосудистые растения, и они размножаются спорами.