Себастьян покачал головой:

— Так, значит, это не просто пустая болтовня за чаем? Герцогиня в самом деле обещала тебя вознаградить?

— Да. И тебя. И наших будущих детей, если они у нас будут. Это ты хотел от меня услышать?

— Не уверен. Но по крайней мере это ответ, который я мог бы хоть как-то понять. — Себастьян погладил Элинор по щеке. — Обещай мне, что ты больше не будешь подвергать себя опасности. Я знаю, что ты привыкла держать слово.

И все-таки муж был не до конца с ней откровенен. Интересно, признается ли он когда-нибудь, что его действия не имеют ничего общего с распоряжениями герцога?

— Да, я человек слова, — глядя Себастьяну прямо в глаза, тихо промолвила Элинор.

Муж взял ее за руку.

— Итак, ты покончила с этим опасным делом? Элинор была вынуждена признать, что после визита на Брутон-стрит ее занятие утратило для нее изрядную долю привлекательности. А может быть, к ней пришло осознание того, что главная опасность, к которой ее неудержимо влекло, сидит сейчас рядом.

— Ну так что ты мне на это скажешь? — спросил Себастьян, приближая свои губы к ее губам.

— Я не готова сейчас отвечать. Мне надо подумать.

— Очень советую. — Себастьян сплел ее пальцы со своими. — У нас будут дети, не забывай об этом, — сказал он.

— Но того, которого мы потеряли, уже не вернуть.

— Я сожалею об этом, Элинор. Поверь мне.

— Я знаю.

— Мейфэрский незнакомец не годится в отцы нашим детям.

— Вот тут ты абсолютно прав, — пробормотала Элинор.

Себастьян опустил глаза и покачал головой.

Он подумал, что на протяжении всего времени именно это было настоящей угрозой для их брака. Именно это, а не Беллисант или какой-то другой мужчина. Потеря ребенка — вот о чем постоянно вспоминала Элинор.

— Пожалуйста, — сказал он, — не позволяй мне потерять и тебя тоже.

На следующее утро Себастьян принес Элинор чай и утреннюю прессу в постель. Когда, держа газету под мышкой, он поднимался по лестнице с подносом, служанка его жены Мэри сказала, глядя на него укоризненно:

— Хозяйка просит оставлять поднос под дверью, если накануне она возвратилась поздно.

Это замечание прозвучало в ее устах как напоминание, что уж ей-то, преданной и верной, гораздо больше известно о привычках хозяйки, чем ее законному супругу.

— Я это учту, — подмигнув Мэри, сказал Себастьян. Та попыталась улыбнуться. Себастьян видел, что служанка его недолюбливает, и его это забавляло.

— Лорд Боскасл…

— Да, Мэри?

— Простите мне мою дерзость, но ее милость не любит, когда ее тревожат так рано.

— Мне это известно, — усмехнулся Себастьян. — Но предоставьте мне решать самому, когда я могу разбудить собственную жену.

Он принес поднос с чаем в спальню и осторожно тронул Элинор за плечо.

Весело насвистывая, Себастьян поставил поднос на тумбочку, не в силах скрыть радость от того, что его жена в конце концов станет принадлежать ему не только телом, но и душой.

— Нам нужно поговорить, — сказал он.

— Не сейчас. Я только что проснулась и плохо соображаю.

— Выпей чаю, дорогая. Дело срочное.

Через несколько минут Элинор развернула газету, которую дал ей муж, и ахнула:

— Ах, Себастьян, это ужасно!

Элинор с ужасом читала статью, в которой описывались последние «подвиги» Мейфэрского незнакомца.

— Ты показал мне это, чтобы позлорадствовать?

— Что ты, дорогая.

— Ты прочел это сам?

— Могу процитировать отрывок, который особенно запал мне в душу: «Так чего же он ищет? Каплю любви и внимания…»

— «…самых красивых женщин Лондона, — продолжила Элинор. — В два часа ночи в скандально известный бордель на Брутон-стрит были вызваны два сыщика из Лондонского полицейского управления. Владелица борделя дала показания, что в ее заведение тайно пытался проникнуть человек, о котором вот уже более трех месяцев говорит весь Лондон. Хозяйка публичного дома столкнулась с ним лицом к лицу. Вот что она рассказала: "Я убедила Мейфэрского незнакомца снять маску"».

Себастьян сел на кровать.

— И когда он это сделал…

— «…я увидела, что его лицо обезображено таким отвратительным шрамом, что я никогда этого не забуду. Когда я расспросила своего ночного гостя о том, что его побудило к подобным действиям, мужчина объяснил мне, что он житель Корнуолла и его лицо было изувечено во время взрыва на шахте. Это достойное жалости создание призналось, что его единственным утешением являются тайные визиты к лондонским красавицам, которые стали бы избегать его, если бы увидели, как он уродлив. Его преступлением являются одиночество, преклонение перед женской красотой и неудовлетворенное желание».

— Надо же было такое придумать, — нахмурилась Элинор. — Я никогда в жизни не бывала в Корнуолле.

— Тогда, может быть, нам пора туда съездить вдвоем? Там есть прекрасный курорт Пензанс. Будем бродить по пляжу, взявшись за руки. Как это было бы здорово!

— Ты видел эту картинку с его изображением?

Себастьян рассмеялся:

— Ее было трудно не заметить.

Элинор и Себастьян склонились над карикатурой, изображающей низкорослого господина с орлиным носом, показывающего читателям фигу.

— В придачу ко всему этот негодник еще и нахал, — заметил Себастьян. — Никакого уважения к людям.

— Обязательно было изображать его таким непривлекательным? — возмущенно спросила Элинор.

— Те персоны, которые его и вправду знают, могли бы догадаться, что это отвлекающий маневр, и оценить это.

— В моем положении вряд ли было бы уместно настаивать на том, чтобы хозяйка борделя пересмотрела свои показания и учла мои критические замечания. По крайней мере прошлое этого персонажа не может не вызывать сочувствия… Если бы он существовал на самом деле.

— Но теперь, когда Мейфэрский незнакомец лишился ореола тайны, он потерял большую часть своего шарма. Теперь он вызывает скорее жалость, чем тайное восхищение.

— Да уж, ему можно только посочувствовать, — пробормотала Элинор и погладила пальцем карикатуру. — Я понятия не имела, что бедняга так страдает. Его история драматична. Она никого не может оставить равнодушным. В том числе и меня.

— Может быть, — сказал Себастьян, взяв газету у Элинор из рук, — нам следует заострить свое внимание на той части повествования, в которой преподается мораль: хорошо то, что хорошо кончается?

— По крайней мере это нельзя назвать моим провалом, — сказала Элинор, заметно оживившись.