Я открыла сундук, стоящий возле моей кровати, и нашла последнее письмо Ануджи, которое она мне прислала. Затем я с улыбкой перечитала каждую строчку.

Сита! Ты не поверишь, что случилось. Авани упросила папу взять котенка, который мяукал за моим окном ночью. Она рассказала, как сильно я хочу оставить этого котенка. Бабушка была против, сказала, что скорее впустит в дом демона Равану, но Авани удалось убедить папу. На следующее утро, когда я проснулась, настоящий котенок сидел на моей постели. Он весь рыжий, но мордочка белая. Авани думает, что следует назвать его Моли, как моего деревянного кота, но мне кажется, что он скорее похож на льва, поэтому я назову его Шер. Тогда у нас двоих будет Шер, о котором мы будем заботиться.

Я улыбнулась, воображая ту радость и нежность, с которой сестра относится к котенку. Но затем я подумала, кем я стану для Ануджи через три месяца. Сможет ли сестра принять меня такой, какой я стала?

Живот рани рос, и мы все реже покидали пределы Панч-Махала. У меня оставалось больше времени, чтобы общаться с другими дургаваси. Я старалась держаться как можно дальше от Кахини и Раджаси. Хеера и Прийала были лет на десять старше, поэтому у меня с этими женщинами было мало общего. Но Моти стала мне хорошей подругой, а общаться с Каши и Мандар, которые всегда держались друг друга, было весьма приятно. Находясь рядом, Каши и Мандар выглядели почти забавно, ибо первая была девушкой необыкновенно изящной, миниатюрной, а Мандар не могла быть сложена более грузно, даже если бы родилась мужчиной.

Их характеры тоже весьма сильно отличались. Каши только и делала, что болтала о детях, в то время как Мандар интересовалась лишь искусством владения оружием. Понятия не имею, как они могли сдружиться, но, глядя на них со стороны, можно было подумать, что девушки знают друг друга всю свою жизнь.

– Будь со мной откровенна, – сказала мне Каши, когда мы впятером – я, она, Джхалкари, Моти и Мандар – сидели во внутреннем дворике. – Если ты, к примеру, завтра выйдешь замуж и у тебя появится возможность рожать детей, как ты поступишь?

Я подняла глаза. Собравшиеся на небе тучи грозили в любую минуту разразиться дождем.

– Я об этом не думаю, – пожав плечами, ответила я.

– Но если у тебя будет шанс, – настаивала Каши, – откажешься ли ты от свободы дургаваси ради того, чтобы выйти замуж?

– Только не я, – сказала Мандар, и Каши на нее цыкнула.

– Я уже знаю твое мнение. Моти, как бы ты поступила?

Моти опустила руку с кусочком ладду[72], который уже собиралась отправить себе в рот.

– Я?

– Да перестань хоть на минутку жевать и ответь.

Моти хихикнула.

– Я выйду замуж и до конца своих дней буду сидеть в кухне.

Каши игриво закатила глаза.

– Ну, полагаю, спрашивать у Джхалкари смысла нет.

– Да, она одна среди нас удачливая, – сказала Моти.

Но Каши все же колебалась.

– Но ведь детей у нее нет…

Мы пятеро сидели, окутанные тягостной тишиной.

– А если ты погибнешь, пока будешь в дурга-дале? – поинтересовалась Каши.

– Я такая же, как Сита, – сказала ей Джхалкари. – Я никогда о таком не думаю.

– Сознательно?

– Конечно, сознательно, – подтвердила Джхалкари. – А в чем дело?

Мандар кивнула.

– Нам разрешают ездить домой видеться с нашими семьями. Большинству солдат раджи этого не полагается.

– Лишь десять дней, – грустно произнесла Каши. – Что ты будешь делать, когда приедешь домой?

– Буду объедаться кхеером[73], – ответила Моти.

– А я хочу повидаться с племянницей, – сказала Каши. – С того времени, как я в последний раз ее видела, минуло уже два года.

Я вообразила миниатюрную копию Каши с мягкими кудряшками и большими глазами.

– А ты что будешь делать? – спросила у меня Мандар.

Я представила себе мой дом в Барва-Сагаре, и мои глаза невольно наполнились слезами.

– Просыпаться рядом с сестрой, – сказала я, – и слушать о том, что случилось за четыре месяца, пока меня не было дома. А еще я хочу увидеть новую резьбу папы.

– Он столяр? – спросила Мандар.

– И художник. Это он вырезал статуэтку Дурги, которую повредила Кахини.

Уже некоторое время никто из нас и словом не обмолвился о Кахини. Причина этому была сходна с той, почему большинство из нас не пытались вообразить себе, как сложится наша жизнь, если мы каким-то чудом разбогатеем и сможем покинуть дурга-дал. Какой смысл в этих фантазиях?

– Стыдно, что она так близка рани, – сказала Мандар. – Готова спорить, что сейчас Кахини сидит у нее в покоях.

Мы не видели ни рани, ни Кахини весь день после того, как Сундари сказала, что до конца дня мы можем отдыхать.

– Через десять дней мы будем среди людей, которые слыхом не слыхивали о какой-то Кахини, – заверила нас Каши.

Вот только вышло все по-другому.

На следующий день, когда мы собирались отправиться в храм Махалакшми, Сундари отозвала меня в сторону и сказала:

– Спасибо, что сама вызвалась. Я знаю, как тяжело быть вдалеке от своей семьи, поэтому я очень ценю твою жертву.

Я понятия не имела, за что она меня благодарит.

– Что?

– Ты вызвалась остаться с рани во время Дурга-пуджи. Кому-то все равно пришлось бы остаться. Очень мило с твоей стороны, что ты добровольно вызвалась. Рани очень тебе признательна.

Я почувствовала, как кровь приливает к моему лицу.

– Нет, но я…

Сундари ожидала, что я скажу дальше.

– Разве ты не согласилась?

Кахини опять меня перехитрила. Больше всего на свете мне хотелось остаться со своей семьей на время Дурга-пуджи. Но если я сейчас честно об этом скажу, я разочарую рани. Я ощущала сильнейшее давление в своей груди, когда принимала решение.

– Я с радостью останусь, – молвила я.

На протяжении следующей недели я наблюдала за сборами дургаваси. Все отлично понимали, что сделала Кахини, но именно я приняла решение и скрыла правду, не желая расстраивать рани. Часть меня жалела, что я смолчала. В ночь накануне отъезда это чувство усилилось до такой степени, что вот-вот грозило вырваться наружу.