— Вы вполне заслужили ее, молодой человек, — сказал он голосом, слышным всем в зале. — За эти пять лет вы перенесли немало испытаний — как телесных, так и духовных. Примите мое уважение и восхищение, если это чего-то стоит для вас — а я надеюсь, что стоит. Надеюсь также, что вы сохраните о нас и добрые воспоминания, не только дурные. Не хотите ли сказать несколько слов своим товарищам?

Окаи, кивнув, обвел взглядом кадетов.

— Я многому здесь научился, — сказал он. — И когда-нибудь употреблю эти знания с пользой. — С этими словами он спустился вниз и вышел из зала.

Фанлон сошел вслед за ним и сказал Премиану:

— Я поговорю о вас и попрошу еще раз проверить вашу работу.

— Спасибо вам, учитель. Спасибо за все. Вы были правы. Я видел, что пальцы Джашина были сжаты, когда он опускал руку в мешок: он уже приготовил диск для Окаи.

— Джашину теперь придется туго. Господин Гарган не из тех, кто прощает.

В тот же день Гарган вызвал Премиана к себе в кабинет. Генерал так и не снял доспехов, и лицо у него было серое.

— Сядь, мальчик, — сказал он. Премиан повиновался. — Я хочу задать тебе вопрос и честью обязываю тебя ответить на него правдиво.

— Я слушаю, — с упавшим сердцем откликнулся Премиан.

— Окаи — твой друг?

— Нет, генерал. Мы почти не разговаривали — у нас мало общего. Почему вы спрашиваете, генерал?

Гарган пристально посмотрел на него и вздохнул:

— Не имеет значения. Мне надрывает сердце то, что он получил саблю. Но тебя это не касается. Я вызвал тебя, чтобы сказать, что произошла ошибка. Ты получил похвальный отзыв.

— Благодарю вас. Но... как это произошло?

— Ошибка была честная, и я надеюсь, что ты примешь мои извинения по этому поводу.

— Разумеется, генерал. Благодарю вас, генерал.

Премиан вышел и вернулся к себе. В полночь он проснулся оттого, что в дверь постучали. Он встал и отпер засов. За дверью стоял Окаи, одетый, как в дорогу.

— Ты уезжаешь? Но ведь раздача призов будет только завтра.

— Саблю я уже получил. Я пришел поблагодарить тебя. Я думал, слова о готирской чести — это просто болтовня. И был не прав.

— Ты много вытерпел здесь, Окаи, но уходишь с торжеством, и я восхищаюсь тобой за это. Куда ты отправишься теперь?

— Назад, в свое племя.

Премиан протянул руку, и Окаи пожал ее. Когда надир повернулся, чтобы уйти, Премиан спросил:

— Можно задать тебе вопрос?

— Конечно.

— Когда мы хоронили твоего друга Зен-ши, ты открыл гроб и вложил ему в руку какой-то сверток. На обертке была кровь. Мне хотелось бы знать, в чем тут дело. Это надирский обычай?

— Да. Это даст Зен-ши слугу в будущей жизни.

Окаи ушел, а через три дня, вследствие постоянных жалоб на дурной запах, идущий от новой стены северной башни, рабочие разобрали кладку. За ней нашли разложившийся труп с выколотыми глазами.

Нуанг Ксуан был хитрый старый лис и никогда не привел бы своих людей на земли Спинорубов, если бы удача не изменила ему. Он заслонил глаза и оглядел местность, задержавшись на скалах в западной стороне. Его племянник Менг подъехал к нему и спросил:

— Это и есть Башни Погибших Душ? — Менг говорил тихо, чтобы не потревожить живущих там духов.

— Они самые, но мы не подойдем к ним близко, чтобы демоны не причинили нам зло.

Менг поскакал обратно к маленькому каравану, и Нуанг проводил его взглядом. Четырнадцать воинов, пятьдесят две женщины и тридцать один ребенок — не то войско, чтобы путешествовать по таким краям. Но кто мог предполагать, что готирская кавалерия окажется так близко от Лунных гор? Предпринимая свой набег на готирские усадьбы в камышовых низинах с целью увода лошадей и коз, Нуанг опирался на то, что никаких солдат здесь уже пять лет и близко не бывало. Ему еще посчастливилось уйти со своими четырнадцатью людьми от улан. Двадцать воинов полегли в том бою, среди них два его сына и три племянника. Проклятые гайины шли по пятам, и Нуангу не оставалось ничего, как только увести остаток своего отряда в это населенное духами место.

Нуанг пришпорил коня и въехал на пригорок. Щурясь против утреннего солнца, он посмотрел назад. Улан не видно — может, тоже боятся Спинорубов? Но почему они подошли так близко к камышам? Готиры никогда не заходят на восточные низины — разве что во время войны. Может, гайины воюют с кем-то — с Волчьей Головой или с Зелеными Обезьянами? Да нет, встречные торговцы уж верно сказали бы ему об этом.

Тут была какая-то тайна, а Нуанг тайн не любил. Он снова оглядел свой маленький клан — слишком маленький теперь, чтобы стать полноправной частью племени. А ведь придется вести их обратно на север. Нуанг сплюнул. Как будут смеяться над ним, когда он станет просить позволения вновь вступить на земли племени. Нуанг Неудачливый — вот как его прозовут.

Менг и еще двое молодых парней подскакали к нему.

— Всадники, — объявил Менг, указывая на запад. — Двое гайинов. Давай убьем их, дядя! — Парень был взволнован, и его темные глаза блестели.

Нуанг посмотрел в ту сторону. Едва различив всадников в знойном мареве, он позавидовал зоркости молодых.

— Нет, нападать пока не надо. Может, это разведчики, высланные вперед. Пусть подъедут поближе.

Он съехал вниз, и четырнадцать воинов раскинулись веером, приготовившись к атаке. Нуанг подозвал Менга.

— Что ты там видишь, мальчик?

— Их по-прежнему двое, дядя. Гайины. У одного борода, круглый черный шлем и черный кафтан с серебром на плечах; у второго желтые волосы и нет меча, но на груди перевязь с ножами. Ох!

— Что такое?

— У чернобородого большой топор с двумя блестящими лезвиями. Они едут на готирских конях, но в поводу ведут четырех наших лошадей, оседланных.

— Я и сам теперь вижу. Ступай назад!

— Я тоже хочу сражаться, дядя!

— Тебе еще и двенадцати нет. Слушай, что тебе говорят, не то мой кнут погуляет по твоей заднице!

— Мне скоро тринадцать, — заспорил Менг, но все-таки отъехал в задние ряды. Нуанг Ксуан ждал, опустил скрюченные пальцы на костяную рукоять сабли. Двое всадников медленно приближались, и он уже ясно видел их лица.

Светловолосый гайин был очень бледен, его осанка выдавала тревогу и страх: руки крепко сжимали поводья, а тело точно одеревенело в седле. Нуанг перевел взгляд на бородача с топором. В этом страха не замечалось. Но что значат один храбрец и один трус против четырнадцати воинов? Удача, как видно, снова повернулась к Нуангу лицом. Всадники остановились перед самой шеренгой надиров, и Нуанг уже набрал воздуха, чтобы послать своих людей в атаку, да встретился взглядом с чернобородым воином. Более холодных глаз он еще не видел — они были как зимние снеговые тучи, серые и грозные. Сомнение закралось в сердце вожака, и он вспомнил об оставшихся сыновьях и племянниках — многие из них уже были ранены, о чем свидетельствовали окровавленные повязки. Напряжение росло. Нуанг облизнул губы и снова приготовился дать сигнал. Бородач едва заметно качнул головой и сказал голосом низким и еще более холодным, чем его взгляд: