И вдруг изобретательный мозг лаборанта Иванова пронзила гениальная мысль: этого шпиона замкнуть в чулане и позвать патрульных матросов! Лаборант Иванов угодливо улыбнулся:

— Господин актер, а у нас есть замечательное подсобное помещение! Там несколько больших бутылок спирта. Я, к примеру, развожу спирт с вареньем, ах, как вкусно, не хуже бенедиктина-с. Желаете испить?

Соколов с легкой усмешкой подумал: «Чего этот обалдуй изобрел, какую каверзу? Любопытно!» Изобразил горячую заинтересованность:

— Мой любимый напиток — спирт с вареньем! Любой актер любит выпить, это рождает вдохновение и ускоряет вхождение в роль — это утверждал еще великий Пров Садовский и другие основоположники. Непьющий актер все равно что кукарекающая канарейка, то есть предмет странный и подозрительный.

Лаборант Иванов, с трудом сдерживая счастливую улыбку, отодвинул массивную задвижку, зажег электрический свет и распахнул дверь:

— Прошу, господин актер! Только не свалитесь, здесь семь крутых ступенек вниз!

В это время из боковой двери выскочил взволнованный и пузатый матрос. Он уже решил, что германский шпион успел удрать, и со всех ног несся за ним.

— Привет легендарному российскому флоту! — воскликнул Соколов. — У тебя, сухопутный герой, замечательное качество — нюх на выпивку. Отметим поимку германского шпиона.

Лаборант Иванов заюлил, подмигивая и кривляясь:

— Да-с, решили с господином актером выпить спирту. Присоединяйтесь к нам, гражданин патрульный!

Упоминание о выпивке подействовало на пузатого, как звонок на собаку академика Павлова — рефлекторно. Пузатый подумал: «Вот подфартило! И шпион у меня в руках, и сейчас нальют, двойная радость. Но у меня есть принципы: не буду чокаться со шпионом и пить за его здоровье, все равно теперь оно ему не понадобится, расстреляют небось».

Соколов держал дверь за ручку, с воспитанностью светского человека пропуская других вперед себя. Матрос, с привычной легкостью к трапам, горохом скатился с металлической лестницы. Лаборант Иванов начал юлить:

— Уж извольте вы вперед, господин актер! Человек я, можно выразиться, против вас совершенно ничтожный, навроде блохи. Мне вперед вас по чину не пристало…

Соколов дал лаборанту Иванову пинка, и тот с довольно большой высоты полетел кубарем вниз, растянулся на полу. Соколов захлопнул тяжелую дверь и задвинул на щеколду, сказав:

— Гуляйте, пока спирт не кончится!

Пузатый матрос минуту-другую бушевал, словно пятибалльный шторм у берегов Финского залива, а потом утешился выпивкой:

— Наливай, фотограф, гулять будем! Шпион ловко нас провел, но далеко ему не уйти…

Налили по двухсотграммовой мензурке, чокнулись:

— За скорейшее освобождение из заключения!

Лаборант Иванов вздохнул:

— Эх, нам еще бы закуски малость…

Пузатый наставительно произнес:

— У настоящего мужчины всегда есть закуска — рукав понюхать.

Так они и гуляли: пили спирт с вареньем и нюхали рукава. Через минут пятнадцать оба трупами лежали на полу среди фиксажа, пиродалла, эйконогена, гидрохинона, адурола, метола, амидола, глицина, сернокислого аммония, бромистого калия и прочих химических реактивов, нужных в фотографии, но бесполезных в пьянке, ибо даже русскому человеку для закуски не подходящие.

Соколов тем временем дворами спокойно покинул ателье Зингера. Он посетил Нестерова, передал свои фотографии и стал дожидаться изготовления немецких документов.

Разложение было всеобщим.

То, что прежде было постыдным, сейчас сделалось благородным.

Жулики, тащившие вагонами, хвастались украденными миллионами.

Рабочие растаскивали с заводов все, что можно было утянуть, — инструменты, болты, гайки.

Девицы, прежде как святое хранившие до брачного поцелуя свою невинность, теперь искали и быстро находили случай для греховного падения.

Женщины — нравственная опора своих детей и семей — теперь кичились грязной распущенностью.

Нравственная и физическая чистота, любовь к Отчизне, честность и чувство собственного достоинства вызывали насмешки. Литература и искусство прославляли распутство, насилие, садизм, половые извращения, супружескую неверность, наркоманию, нравственное разложение.

* * *

Рошковский был человеком широкой и неудержимой натуры. Он под облака подымался вместе с Сережей Уточкиным на аэроплане, гонял на велосипеде, с которого порой грохался на булыжную мостовую, украшая свое лицо очередным фонарем. Он был щедр и знал толк в загулах. Тонкий ценитель французских коньяков, он прославился тем, что однажды в ресторане Аркадия Новикова, что на Цветном бульваре в Москве, отдал едва ли не целое состояние за бутылку коньяку урожая 1714 года, которую незамедлительно распил с друзьями.

Женщины были без ума от него. В его роскошном доме на Васильевском острове всегда гостили красавицы, иногда сразу по нескольку персон. Как ему удавалось держать в узде этот небольшой гарем, состав которого все время менялся, для истории осталось тайной.

Но все же главным достоинством Рошковского оставалось его врачебное искусство. Слава его была необъятна. Шаляпин в одном из своих интервью заявил: «Виктор Рошковский — явление среди зубных врачей ненормальное. Сидя у него в кресле с разинутым ртом, не боишься, что потеряешь сознание от боли, руки его нежны и умелы!»

Рошковский открыл хорошо оборудованную стоматологическую клинику, куда навещались первые сановники государства Российского. Как помнит читатель, сам государь стал пациентом знаменитого доктора.

Впрочем, Рошковский никому не отказывал в приеме, даже если больной не в состоянии был оплатить дорогие врачебные услуги. Не глядел он и на партийную принадлежность пациента. У него лечился террорист Савинков и демократ Милюков, бывший эсер, а теперь министр Керенский и предводитель большевиков Ульянов-Ленин. Был слух, что последнему Рошковский прекрасно сделал вставную верхнюю челюсть.

Это похоже на правду, потому что сохранилось фото, на котором Ильич, уже глава большевистского государства, собственной персоной сидит рядом с выдающимся стоматологом.

* * *

И вот к этой замечательной личности поздним вечером 9 июня семнадцатого года пришел гений сыска граф Соколов.

Дверь открыла горничная с румянцем во всю щеку, с пшеничной косой в оглоблю, тяжело висевшей за спиной.

— Как прикажете об вас барину доложить?

Соколов провел ладонью по груди девицы и, не отвечая на вопрос, серьезным тоном произнес:

— Молодец Виктор Михайлович, знает толк в женской красоте! Ну, так что твой барин делает?

Горничная надула пухлый ротик: