– Настя, подожди! – кричит Катрин и пытается догнать ребёнка, но только пятки сверкают в сумерках. – Да что ж такое-то?

Катрин расстроена – это видно невооружённым глазом, а я машинально откусываю кусок пирожка. С абрикосами, что ли? Вкуса совсем не чувствую, но по цвету начинки похоже. Задумчиво жую, размышляя, что в этом амбаре только что произошло. Херня какая-то произошла, честное слово.

– Ты видел, как она испугалась, когда я о родителях спросила? – Катрин закусывает нижнюю губу и смотрит куда-то сквозь меня, размышляет. – Она испугалась.

– Думаешь?

– Уверена! Что-то здесь нечисто.

– Может быть, просто решила влезть сюда и поиграть, а тут еда. Не устояла.

Катрин машет головой, отметая мои слова, и стучит пальцем по подбородку. Точно что-то придумывает – с ней иначе быть не может.

– Ты видел, какая она худая? Кожа да кости. И платье испачкано.

– А ещё заметил, с каким аппетитом она пирожок ела, – размышляю, пытаясь найти разумное объяснение произошедшему. – Значит, голодная. Или просто растущий организм, а платье выпачкала, потому что ребёнок, а детям свойственно находить грязь везде.

Катрин молчит и возвращается к столу. Не глядя, хватает пирожок, отщипывает маленький кусочек и скатывает из него шарик. Думает.

– Мне кажется, здесь что-то нечисто, – резюмирует и хмурит брови.

Вдруг дверь амбара жалобно скрипит и на пороге появляется Настя. Не смотрит на нас и ковыряет носком видавшего виды сандалика пыль. Катрин хватает меня за руку и прикладывает палец к губам, призывая к тишине. Она права, ребёнка нельзя сейчас спугнуть – она явно вернулась не просто так.

– Настенька, хочешь сока? – Катрин улыбается, но девочка на неё не смотрит. – У тебя что-то случилось? Снова что-то с Кляксой?

Настя качает головой и всё-таки поднимает глаза, а они зарёваны и нос красный.

– Нет… там папа. Он снова чертей гоняет!

Последнюю фразу Настя почти выкрикивает, а у меня внутри всё холодеет. Значит её папаша – тупой алкаш – напился, а ребёнок бегает по деревне, ища, где бы спрятаться?

– Ты боишься домой идти, да? – Катрин впивается в мою руку ногтями, а я сдавленно шиплю.

– Он так громко кричит, мне страшно, – всхлипывает Настя, а Катрин резко поднимается на ноги.

– Не бойся, – просит, а Настя громко шмыгает носом, сдерживая рыдания. Мать его, сейчас сердце нахрен остановится от этой картины.

Настя так отчаянно хочет казаться сильной и взрослой, но ребёнок ещё совсем, потому получается плохо. А у меня злость вскипает внутри. Одно желание: пойти и припечатать её папашу головой об асфальт, но для начала лучше бы разобраться в ситуации, чтобы не перегнуть палку.

– Настя, иди к столу, поешь, – прошу, а она делает один неуверенный шажок в нашу сторону. – У нас тут много еды, ты ж знаешь, без твоей помощи не справимся.

– Правда? – искоса на меня смотрит, а я киваю. – И ругаться не будете, что я пирожок съела?

– Вот ещё, ругаться, – фыркает Катрин и бросает на меня настороженный взгляд.

Едва заметно киваю, и она выдыхает с облегчением.

Нравится ли мне, что все наши свидания так или иначе летят в пропасть? Нет. Но мне нравится Катрин, и это заставляет запихнуть подальше возражения и просто наслаждаться моментом. Если именно этим моментом вообще реально насладиться.

Настя робко присаживается на краешек ящика, а я делаю для неё бутерброд и наливаю полный стакан сока. Он пахнет персиками и летом, и Настя блаженно жмурится. Чем-то она мне Дымку напоминает – такая же худенькая и брошенная. Потому что дети, в домах которых живёт счастье, не прячутся от своих отцов и старых амбарах.

Жаль, я совсем не знаю, как нужно вести себя с детьми – нет никакого опыта, но уж накормить ребёнка я сумею.

Катрин тем временем кладёт перед Настей ещё один пирожок, а та о чём-то тихо шепчется со своей куклой. Даёт ей «попробовать» сок, бутерброд – кормит. Сглатываю комок, смотрю на Катрин, а у неё глаза на мокром месте.

– Вадим, налей мне вина, пожалуйста, – просит тихо, а я откручиваю крышку и наполняю наши стаканы.

Настя совсем не обращает на нас внимания, наедаясь и шушукаясь с куклой, а я думаю, как дальше поступить. Отвести ребёнка домой? Туда, где её папаша, допившись до чумных веников, скандалит? А потом просто развернуться и уйти, наплевав на то, что ребёнок боится? Бред и ересь.

– Настенька, хочешь, я тебя со своей бабулей познакомлю? – спрашивает вдруг Катрин, трогая девочку за плечо. – Она у меня замечательная. И кролики у нас есть. Ты любишь кроликов?

Настя, встрепенувшись, сияет улыбкой и часто-часто кивает.

– Люблю, – тихо пищит. – А их можно будет погладить?

– Конечно, – кивает Катрин и облегчённо выдыхает. – И ещё у меня котёнок есть, Дымкой зовут. С ним тоже можно поиграть. Не просто можно, нужно!

Мы с Катрин будто бы маньяки – приманиваем чужого ребёнка котёнком и кроликами, но коль она боится идти домой, нужно же хоть кому-то что-то сделать, правильно?

Минут через двадцать с ужином покончено, и Катрин активно собирает со стола пустые тарелки. Складывает в корзину, а я отодвигаю к стенам ящики, приводя амбар в первозданный вид. Настя топчется рядом и напевает колыбельную для своей Кляксы.

– Пойдём с кроликами и котёнком знакомиться? – интересуется Катрин, а Настя кивает. Но потом вдруг мрачнеет и смотрит под ноги. – Что-то случилось?

– Если папа узнает, что я с чужими пошла, он меня побьёт.

Сцепливаю зубы с такой силой, что ещё немного, и они, захрустев, раскрошатся.

– А мы ему не позволим, – решительно взмахивает головой Катрин. – Видишь, какой дядя Вадим большой и сильный? В обиду не даст.

Настя переводит на меня серьёзный взгляд, а я киваю, улыбаясь.

– Нельзя запрещать детям смотреть на кроликов и играть с котёнком. Не бойся, всё будет хорошо.

А ты гляди, я молодец.

Всю дорогу до дома, Катрин рассказывает истории о Рагнаре, который просто обожает сбегать и искать себе приключения; о Дымке, которая жутко испугалась уколов, но потом успокоилась; о том, что сама Катрин любит лазить по деревьям, плавать и танцевать. А я думаю, что мне обязательно нужно нанести визит в дом Насти и понять, какого чёрта там вообще происходит.

Бабуля даже глазом не повела, когда мы привели на ночь глядя домой Настеньку – притихшую и ещё сильнее напуганную. Не бабушка у меня, конечно, а самый настоящий кремень – лишь метнула в меня серьёзный взгляд и расплылась в улыбке, общаясь с Настей.

Всё-таки я знала, что делаю и знала, что не ошибусь. Так и вышло.

Но по выражению лица бабули: по потемневшему взгляду, сведённым к переносице бровям и сжатым в тонкую нитку губам не трудно было догадаться, что она прекрасно понимает, почему ребёнок прятался в амбаре. А я… у меня в голове никак не укладывалось, что ребёнок может убежать на ночь глядя, потому что папа буянит и громко кричит. Кошмар какой-то, аж в груди всё сжимается.