Мимо них прошла процессия скорбящих, несущая на носилках усопшего.

– Рам нам сатья хэ, рам нам сатья хэ[79].

Это отрезвило Лакшмана, и он заметил, вернувшись в реальность из мира грез, что мертвеца пронесли слева от него – недобрый знак. Из-за этого он никак не мог собраться с мыслями и хотел было закончить представление, но к нему подошли мужчина с девочкой, которая хотела покататься на Раджу. Лакшман, тут же избавившись от дурных мыслей, попросил его сначала заплатить. Мужчина протянул десять рупий. Не веря своей удаче, Лакшман отпустил из рук веревку; медведь тут же послушно сел. Затем он прицепил ее к ошейнику, чтобы показать, что животное хорошо выдрессировано, а Раджу, думая, что им пора идти, поднялся на все четыре лапы. Девочка села на него очень осторожно, отец не хотел ее отпускать, придерживал ее руками, чтобы она не упала и на случай, если вдруг случится что-то непредвиденное.

Сердце Лакшмана билось в бешеном ритме, но никто, кроме него самого, этого не слышал. Ему нужно будет хорошо постараться, чтобы Раджу и дальше стоял в таком положении. Сможет ли животное уловить разницу: поводок и дамру, а не веревка в носу и дамру? Носильщики трупов. Ох, не следовало ему так рисковать в тот день, когда слева от него пронесли мертвеца. Девочка сидела на медведе, и ее ноги свисали с боков Раджу всего на несколько дюймов. Она никак не хотела их распрямлять полностью: была напряжена и явно опасалась реакции зверя. Отец стоял рядом и пытался убедить ее в том, что все будет хорошо. В свою очередь Лакшман подключился к разговору, но больше для того, чтобы Раджу услышал знакомый голос и стоял на месте ровно. Вместо того чтобы играть на дамру, Лакшман встал, убедился, что Раджу его видит, и потянул за ошейник, молясь, чтобы медведь пошел за ним медленно и думал, что они просто двинулись в путь.

Раджу так и сделал. Он просто пошел вперед, с сидящей у него на спине девочкой, которую держал за руку отец, помогая удержаться, а Лакшман шел в трех футах впереди, держа ошейник и тихонько напевал:

– Чал, мера бета, чал, чал, мера Раджу, мера чоту, чал, чал[80].

Толпа, наблюдавшая за ними, стала аплодировать.

На следующий день, примерно в то же время, Лакшман и Раджу снова давали свои представления. На этот раз Лакшман решил привлечь побольше публики.

– Подходите, подходите ближе, все, все сюда, посмотрите на медведя, который катает детей на спине, добрый мишка, который сам еще малыш, палту балу, подходите, подходите, он прокатит вашего ребенка всего за десять рупий.

Он выкрикивал эти слова под звуки дамру, словно напевая, а Раджу мотал головой, и казалось, будто он делает это в такт ударам барабана. Уже десять детей смогли прокатиться на мишке. Еще нескольким Лакшман отказал, так как посчитал, что они будут тяжеловаты для Раджу. За вечер они смогли заработали чуть больше ста восьмидесяти рупий.

На ужин Лакшман купил себе в забегаловке рис, роти, дал, сабзи и яйца в соусе карри (одно из них он отдал Раджу), а фрукты и ладду взял для обоих. Пока они искали где бы устроиться на ночлег, Раджу, наевшись от пуза, наложил огромную кучу, прямо рядом с горой мусора, лужами грязи и застоявшихся сточных вод – тем местом, где обычно валялись свиньи. Лакшману приглянулся задний двор даваханы[81], здание было закрыто на ночь. За узким выступом – самой верхней из трех ступенек – были железные ворота, закрытые на целых пять навесных замков. У этого места было значительное преимущество перед другими – на дорожке, ведущей на главную улицу, росло огненное дерево. Лакшман привязал к нему Раджу, проверил несколько раз, что дневной заработок все еще находится в кармане его брюк, и устроился поудобнее.

Ему вновь снился огонь – громадный столб пламени, стремительно захватывающий собой все пространство. Лакшман дрожал от испуга и проснулся в холодном поту. В первую очередь он подумал о деньгах. Он тут же вынул их из кармана и стал пересчитывать. С ними ничего не случилось, все было на месте, правда, так как он на них лежал, то купюры слегка промокли от пота. Прежде чем его сердце вернулось к привычному ритму, он успел подумать о том, что было бы неплохо спрятать деньги в какое-нибудь надежное место, ведь так много людей видели, сколько у него денег, что мало ли какие мысли могли прийти им в голову. Может быть, кто-то из зрителей был вором-карманником, да и в любом случае, он постоянно находится в местах скопления людей. Кому вообще можно доверять в наше время? Уж точно не незнакомцам в чужом городе. Он был наслышан о ворах, которые разрезают карманы острым лезвием так искусно, что спящий человек ничего не заметит пока не проснется. А когда полезет утром в карман за своими сбережениями, то не найдет там ничего, кроме дырки.

Ему в голову пришла безумная мысль. Он взял все купюры в десять рупий, согнул их несколько раз пополам и направился к Раджу, который тут же проснулся, услышав шаги приближавшегося к нему человека. Лакшман присел рядом с ним на корточки и стал прикидывать, как именно ему осуществить задуманное. Раджу зевнул, что позволило Лакшману разглядеть в рассеянном лунном свете клыки, десна, язык и даже глотку зверя; в нос ударил гнилой запах, исходивший из пасти. Это зрелище заставило его заволноваться еще сильнее. Лакшман старался как можно быстрее ослабить ошейник на шее Раджу, повторяя бессмысленный набор слов, который имитировал обычное пение, и аккуратно засунуть в узкую полость ошейника сложенные банкноты. В какой-то момент он вспомнил, что забыл взять свою палку. Его руки затряслись, но ему все же удалось засунуть деньги внутрь, крепко прижимая их пальцами, и затем закрепить ошейник обратно. Готово. Теперь деньги в полной безопасности. Никто в жизни не догадается, куда он спрятал деньги, если вдруг захочет его ограбить. Да и если догадаются, неужели у них хватит мужества подойти к медведю?

Когда Лакшман и Раджу пришли к окраине кажущегося небольшим города Варадапура, название которого было написано черными буквами на каменной табличке желтого цвета, то в воздухе уже чувствовался легкий запах приближающегося дождя и тучи на небе стали постепенно сгущаться. Город был небольшим, и даже поезда здесь не останавливались. Все вокруг заполонила низкая молочная дымка, которая расстилалась в полях, не доходя до человеческого жилья. Лакшман почувствовал ее запах, смешанный с запахом коровьего навоза; это был не туман, а дым от чулха[82], разожженных для приготовления ужина. Сумеречное небо окрасилось в темно-фиолетовый цвет. Лакшман опасался, что польет сильный ливень, но все обошлось небольшим дождиком, продолжавшимся лишь несколько минут и напитавшим землю ровно настолько, чтобы она издавала запах сырости. Лакшман все рассчитал правильно: сейчас был конец лета. Ему повезло, что начало сезона муссонов совпало с его прибытием в Варадапур: здесь он мог найти укрытие на ближайшие три-четыре месяца.