— Не волнуйся, Биньомин, мама скоро приедет. Нужно время, чтобы уроженка Вильямсбурга[137]привыкла к деревне.

Вспомнив слова на святом языке, которые он, бывало, слышал в детстве от проповедника в бесмедреше, Шолем приводит их Бену:

— Сказано в Писании: кол хатхилес кошес[138]. Тебе, наверное, известно, ученый ты мой, что это значит?

Бен, как всегда, машет мальчишеской рукой, которая выросла и закалилась на ферме: он не выносит отцовских изречений на святом языке и стихов из Писания.

— The old stuff, — бормочет он, — ты бы лучше научился у фермеров, как держать жену в руках, как заставить ее работать.

Шолему становится стыдно за то, что попрана заповедь почитания родителей.

— Кадиш ты мой, как ты говоришь о матери? — спрашивает он с упреком.

Бен молчит и только качает головой, как качает головой старый человек, глядя на тех, кто моложе и глупее его, в уверенности, что он их уже ничему не сможет научить, что все его слова — на ветер.

— Я отнесу скунса старому де Лукасу на гору, — говорит он и выходит из дома.

Чак бежит за ним, радостно лая.

Шолем, выкурив свою короткую трубку, выколачивает ее о большой камень, который как монумент стоит посреди двора; он прочищает ее от табака и пепла и смотрит широко раскрытыми глазами на запущенную ферму. Вместе с гневом на свою Бетти за то, что она не желает помогать ему в его новой фермерской жизни, в которую он уже год как впрягся, Шолем ощущает также тоску по ней и по своей дочке Люси, оставшейся вместе с матерью в городе. Он скучает по жене, женского тепла которой он не чувствовал уже больше года. Он не совсем спокоен за нее: она теперь одна, без него, в большом городе.

— Ой, Боже мой, — бормочет он, выпуская из трубки дым, который поднимается колечками — знак, что погода будет хорошей.

В курятнике неумолчно и беспокойно кудахчут куры, сообщая миру весть о том, что они-то выполняют свой долг и высиживают новые куриные поколения.

2

Хотя Шолем Мельник уверяет своего единственного сына в том, что мать в конце концов поселится на ферме и будет вести хозяйство, как все фермерши по соседству, в душе он совсем не так уверен в том, что до этого скоро дойдет дело. Он знает, что сам себя обманывает.

Уже больше года, как разлад царит между фермером Мельником и его женой Бетти.

Честно говоря, муж и жена никогда особо не ладили, даже тогда, когда Шолем еще не думал осесть в горном захолустье, а жил в Вильямсбурге и содержал жену и детей малярным ремеслом, но до серьезной ссоры и даже до разрыва дело дошло тогда, когда Шолем Мельник, заболев свинцовым отравлением, недугом, который он нажил за долгие годы работы с краской, оставил свое ремесло, купил заброшенную ферму в горах и хотел только одного — чтобы его жена поселилась там вместе с ним и с детьми. Каждый раз, когда муж и жена время от времени встречаются, ссора начинается по новой. Шолем предлагает Бетти остаться ему женой, а детям — матерью и не разрывать семью на две части. Бетти клянется папой-мамой и всем святым, что не станет следовать мужниному безумию и не похоронит свою молодость в захолустье. Она и так достаточно страдает от того, что он заморочил голову мальчику, оторвал его от учебы и похоронил на ферме. Она, Бетти, не даст зарыть себя живьем в могиле: ни себя, ни свою доченьку Люси.

В суровые зимние месяцы, когда дождь чередуется со снегом, Бетти даже носу не кажет на мужнину ферму. Она лишь шлет из города короткие письма, не столько мужу, сколько сыну, который остается с отцом. В каждом письме она снова и снова описывает, как светла и весела жизнь в городе, какие чудесные фильмы смотрели они с Люси, и призывает Бена не быть болваном и вернуться домой к маме, в город. Читая ответы Бена, написанные карандашом на перепачканной мятой бумаге, она чувствует, как мороз пробирает ее до костей не только от холодности сердитых отказов Бена, но даже и от вида бумаги и конвертов, приходящих из заснеженных гор. Когда заканчиваются сырые месяцы и на улицах города цветочницы начинают продавать первые веточки вербы с серебристыми почками, Бетти выбирается вместе со своей доченькой на воскресенье в Оуквиль, чтобы повидаться с Беном, этим папиным сынком.

С матовой кожей и блестящими глазами, словно поджаренными на масле, полненькие и миленькие, обе, мать и дочка, сваливаются на ферму, как будто с другой планеты. Их светлые пальто и шляпки, их бантики и ленточки кажутся еще более цветастыми и кричащими на фоне серой наготы фермы. Бетти, мать двоих детей, нисколько не крупнее своей пятнадцатилетней дочери Люси. Она такая свежая и кругленькая и так разодета, словно она не мать Люси, а, скорее, ее старшая сестра. Пакетики из цветной бумаги, которые они привозят с собой, их светлые платья, их городской смех делают ферму еще более бедной и серой. Шолем и Бен, в своих заплатанных оверолсах и в тяжелых грязных сапогах, выглядят рядом с Бетти и Люси, как слуги рядом с господами.

— Бен, Бенеле! — зовет, по-женски щебеча, Бетти и протягивает свои полные смуглые руки к молчащему сыну. — Бенеле, поцелуй ма[139], только не перепачкай меня.

— Hello, та![140]— бурчит Бен и едва касается губами густо нарумяненной и напудренной материнской щеки.

Люси заливисто смеется, когда отец поднимает ее и целует в щечку несколько раз подряд.

— Ouch[141], не щекочись щетиной, па, — говорит она, хихикая, — и от тебя пахнет навозом.

Отряхнув свое пальтишко после прикосновений отца, Люси подходит к Бену и подставляет ему щечку для поцелуя. Она делает это церемонно и милостиво, как величественные дамы в кинофильмах. Бен отталкивает ее мальчишескими натруженными руками, которыми он очень гордится.

— No kissing, lollipop[142], — отвечает он голосом, в котором смешались альт и бас.

Он еще в том возрасте, когда голос ломается, и говорит то по-мальчишески пискляво, то низким мужским голосом, как отец. Иногда в конце он дает петуха, чего очень стыдится, особенно перед девочками. И хотя Люси его родная сестра, он стесняется ее, чувствует себя чужим ей, особенно с тех пор, как они живут врозь. Чтобы не показывать своей растерянности, он ведет себя грубо и называет сестру «lollipop», намекая на ее слащавость. Люси дуется как обиженная принцесса и показывает ему розовый кошачий язычок.

— Horseradish![143]— обзывает Люси брата за его суровость и резкость. — Идем, покажи мне, как цыплята вылупляются из яиц.