Полной уверенности в этом быть не могло, потому что в измененном мире – мире, где «сокращенной» личности не существовало, – память о стертом человеке и мире, в котором он жил, сохранял только тот, кто произвел операцию. Но до сих пор еще никто не признавался, что проделывал это.

Шарлотта слышала шуточки Гольца о некоем человеке, известном как Ничей-папа, – мифическом основателе Весперса. Рассказывали, что в какой-то момент Весперс сократил жизнь основателя, заставив весь мир, кроме самого стиравшего, забыть о нем и превратив Весперс в организацию, которую никто не основывал.

– Говорили бы, как есть – платная дорога, а не автострада, – процедил сквозь зубы Раскасс и окликнул водителя: – Фред, притормози и спроси у какого-нибудь одинокого прохожего, как проехать на 210-ю. Пусть он поднимется в автобус, чтобы показать тебе на карте. Шарлотта просканирует округу, и, если лишних глаз не окажется, мы его усмирим.

Свое лицо Шарлотта видела в центре поля зрения Гольца, возможно, он улыбался ей.

– В чужую машину сядут не многие, а вот в автобус – пожалуйста, – заметил он. – Водителям автобусов все доверяют.

11

Какое вторжение?

вчера моя дочь смотрела видео, старое ч/б, я был в другой комнате, читал ее мысли – и видео ее так напугало, что она подожгла видеомагнитофон и свою спальню. Просто силой мысли, не спичками.

откуда это видео?

из дома моей бабки, называется «Большое прикл. Пи-ви», но «Пи-ви» идет только первые 5 мин, потом этот ч/б. Очень старый фильм, немой – там женщина ела мозг из лысой мужской головы.

на берегу океана?

Не знаю, спросить у нее?

потом. Где теперь видео?

сгорело

Бабка – Лиза Маррити?

да

что она знала про Эйнштейна?

он был ее отцом. Она хранила его письма

где сейчас письма?

спрятал, могу сделать копии

они нужны сейчас

завтра. Банковский сейф

Что вам извест. об Эйншт. и ваш. бабке? и Чаплине?

Эйнштейн – ничего, она никогда не рассказ. о нем. Говорила, что в 30-х знала Чап., в 77-м после его смерти ездила в Швейцарию.

Не говорила об электроаппарате, котор. делала с Эйнштейном?

Нет.

Где в последний раз была ваша баб. в Калиф?

? Аэропорт, я думаю?

Есть причины так думать?

Она брала такси. Есть визитка. Что за женщина со мной говорила – книги, алк., сиг-ты?

Не знаю. Не говорите с ней. Встретимся завтра – здесь, в 12? Пропуск работы компенсируем.

– Так, – Малк хлопнул по исписанному листку на столе, – никаких писем ни в какой банковский сейф он не клал. Банки вчера не работали, а сегодня мы весь день за ним следили.

– Мы следили вчера, – поправил Боззарис. – Уже вторник.

Он сгорбился на полу в дальнем затененном углу тесного двенадцатигранного номера и крутил диск телефона, висевшего на низком вертикальном участке белой стены. На высоте локтя стена загибалась и под тупым углом соединялась с потолком.

Из телефона вытащили катушку и молоточек звонка, а латунные колокольчики аккуратно завернули в папиросную бумагу и разложили отдельно друг от друга. Сотовый, на который мог позвонить Маррити, Лепидопта не волновал – его предчувствие относилось к звонку телефонного аппарата, а не к электронному сигналу мобильной «Моторолы».

– Письма наверняка у него дома, – сказал Малк. – Можно прямо сейчас поискать.

– Нет, – возразил сидевший на кровати Лепидопт. – В его доме тысяча мест, где можно спрятать письма, а он охотно пошел на сотрудничество – учитывая неудачную вербовку. Кстати, Берт, хочу, чтобы до рассвета ты перебрал его мусорные баки и отыскал сгоревший видеомагнитофон и кассету.

– Хорошо. Он поверил, что дочь в большой опасности, а ты можешь ее спасти?

– Отчасти. Скорее, да.

– Странно тогда, что он сразу не отдал письма. И зачем он собирается снимать с них копии?

– Думаю, чтобы продать оригиналы, – сказал Лепидопт.

Будь в опасности мой сын, пришло ему в голову, я бы не думал в первую очередь о том, как сделать деньги на продаже писем Эйнштейна.

В Тель-Авиве сейчас день, думал он. Луис, наверно, с Деборой. Может, они обедают. Будь я с ними, мы бы пошли в «Бургер-ранч», он бы съел этот отвратительный испанский бургер, политый водянистым томатным соусом.

Лепидопт вспомнил, как тихим вечером ехал вместе с Луисом на стареньком скутере «Веспа» по улицам Тель-Авива. Они останавливались покормить бродячих кошек и посмотреть, как загораются огни за ставнями, тентами и цветочными ящиками, которыми жильцы увешивали коробки жилых домов в стиле Баухаус, построенных в 1920-е годы, сломав и смягчив когда-то строгие линии.

Он выбросил из головы эти мучительные воспоминания.

Лепидопт с Малком и Боззарисом заняли номер-вигвам в сан-бернардинском мотеле «Вигвам» – когда-то улица называлась Шоссе 66, пока два года назад ее не переименовали в бульвар Футхилл. Квартал, располагавшийся через дорогу от станционного парка и высоких дымовых труб Санта-Фе, уже начал ветшать. К счастью, мотель «Вигвам» еще работал. Девятнадцать конических цементных вигвамов были беспорядочно разбросаны на трех заросших сорняками акрах земли: каждый по двадцать футов в высоту, выкрашен в белый цвет, с пастельной зигзагообразной линией, опоясывающей конус по кругу. Чтобы взглянуть на свою машину, Лепидопту пришлось бы встать на четвереньки и выглянуть в одно из двух ромбовидных окошек, имевшихся в номере.

Конспиративные квартиры были расположены удобнее, при них имелись гаражи и кладовые, и места было заметно больше. Но эти бетонные вигвамы со стальными «рудничными стойками», скрещивающимися на узенькой верхушке, обладали важным преимуществом: в них почти не было прямых углов, что затрудняло ориентировку дальновидцам противника.

И еще, здесь Лепидопту не грозило услышать телефон из соседнего номера!

– Мой саян погиб, – хрипло проговорил Боззарис, повесив трубку. – Детектив из Сан-Диего. Час назад полиция обнаружила тело. По-видимому, его пытали.

У Лепидопта похолодело лицо. Еще один саян мертв.

– Как наши… противники могли о нем узнать? – спросил он.

– Он вчера звонил в лос-анджелесскую полицию по поводу Лизы Маррити, – ответил Боззарис, – а потом позвонил в больницу Шаста. Очевидно, наши противники отслеживали звонки в больницу. Черт! – он так и сидел, сгорбившись над телефоном и опустив голову, и пряди черных волос закрывали его лицо.