– Не сомневайся, «Бугор», присмотрим за вашими хвостами!

– Петька, уходим вниз. Переворот!!!

– Леха, сзади сверху еще один. Разворот!

– Миха, отбей!

– Марат, прикрываешь!!!

– Бью ведущего!

– Принято. Леха, бей левого замыкающего! Разин – правого!

– Есть!

– Марат, на тебя сверху заходят!

– «Коршуны», разворот вправо на девяносто. Атакуем!

– Кирюха, уходим в правый вираж, живо!

– Женька, прикрываешь!

– Прикрою!

– Леха, бей – и сразу вверх!

– Принял.

– Тимур, сзади пара! Разворачивайся на двести!

– Давай, давай! Набирай высоту!

– Повторяем атаку!

– «Соколы», поднимаемся! Сколько бомберов уронили?

– «Бугор», это «Орел-один», отчетливо видели падение пяти «Юнкерсов»! Добить остальных?

– Работайте, «Орлы»! «Соколы», наверх! Теперь мы прикрываем! «Коршуны», как успехи?

– «Бугор», это «Коршун-один», отработали шестерых! Двое удрали, командир, догнать?

– Отставить, Саня, поднимайся! Держим зону, пока «Орлы» спускают бомберов.

«Соколиные удары», как часть «качелей», неизменно давали отличный результат – всего за десять минут полк «уронил» на белорусскую землю шесть вражеских истребителей и девять бомбардировщиков. Собственных потерь не было! Расчистив небо над Минском, «сталинские соколы» ушли на свой запрятанный в лесу аэродром.

За короткий бой Захаров устал, словно полдня ворочал гири, – перегрузки при маневрах болезненно выкручивали мышцы, как тряпку. Покинув кабину, комэск просто лег под крыло своей «лавочки» на увядавшую траву, не обращая внимания на возню техников, начавших заправку и пополнение боекомплекта. Через пару минут рядом со стоном упал Баранов.

– Хорошо мы им сегодня врезали, Сань!

– Да, неплохо!

– Ты знаешь, я чувствую себя богом-громовержцем! Приятно бить этих тварей, как комаров! И настроение при этом какое-то… хм… благостное! Вот двоих сегодня ссадил, а из эмоций – только радостная усталость! Витька, механик мой, спрашивает, сколько звездочек на борту рисовать – привык, стервец, что я из каждого боя по одной победе привожу! А то и по две!

– Тут пока одного завалишь – упаришься! – усмехнулся Захаров. – Думали ли мы тогда, в июне, что будем вот так спокойно обсуждать количество звезд после одного вылета? А ведь день только начался!

Капитан как в воду глядел – четверти часа не прошло, как подошел Акулин.

– Саня! Поднимай свою эскадрилью! Сейчас «пешки» пойдут на Воложин, проводите. Их позывной – «Финист». Вот здесь встретитесь, они на четырех тысячах пойдут! – Майор показал на карте точку.

– Есть! «Коршуны», по машинам!

Летчики 2-й эскадрильи торопливо занимали места в кабинах. Александр, проверив своих парней, вскочил на крыло и глянул в небо: оно совсем по-летнему наливалось голубизной – денек обещал стать жарким.

– От винта!

Истребитель покатил, понесся, одолевая полосу. За ним – еще семь. Сразу же, не делая над аэродромом круг для сбора, «полезли» наверх, привычно выстраиваясь парами.

– «Коршуны», набираем шесть тысяч! Второе звено идет выше на пятьсот метров!

– Есть! – ответил Ломов.

– Оглядеться! Ищем наших «больших».

– Вижу «петляковых»! – раздался голос Баранова.

Внизу, на четырех тысячах, показались «пешки» – бомбардировщики шли ровным клином.

– Привет «маленьким»! Мы «большие»! – раздался в наушниках красивый баритон командира бомберов. – Я – «Финист-один». Это вы «Коршуны» из полка асов?

– Здорово, «большие»! Они самые! – ответил Захаров. – Что-то голос твой знакомый, «Финист-один»… Это не ты перед войной в гарнизонном клубе Василькова концерты самодеятельности вел?

– Точно! И песни под баян пел! – вмешался Баранов.

– Я! – немного удивленно ответил «баритон». – Мы, стало быть, соседями были? Вы тоже из десятой дивизии, «Коршуны»?

– Ага! – Захаров отчетливо вспомнил этого командира – рослый молодой капитан, с кривым шрамом на лбу, полученным на Халкин-Голе. Действительно хорошо пел, ему еще советовали в артисты пойти, в Большой театр.

– Рад, что вы выжили, друзья! – тепло сказал старый знакомый. – Снова вместе, значит? Пойдем на высоте четырех тысяч. Пристраивайтесь к нам!

– «Коршуны», пристраиваемся!

«Пе-2» уверенно пошли вперед. Вскоре показался Воложин. Цель для бомбометания находилась в начале «панцерштрассе» – на выезде из города, выстраиваясь в походные колонны, скопилась масса техники. Танки, грузовики, самоходки, бронетранспортеры…

– Я – «Финист-один»! Слушать всем! – В наушниках послышался мужественный голос командира группы бомберов. – Перестроиться для атаки! Ложимся на боевой курс! Атака целей – одиночно с пикирования. Цели выбирать самостоятельно. Выход после удара курсом на восток!

«Пешки», выстроившись колонной, стали по очереди пикировать на вражескую технику. «Лавочки» двумя эшелонами «ходили» на высоте.

Бомбы рвались хорошо, кучно, аж сердце радовалось. Бронетехника запылала, фрицы разбегались от нее в стороны, похожие с высоты на черных тараканов, застуканных ночью на кухне.

– Я – «Финист-один». Закончили! Всем стать на свои места, уходим! «Коршуны», не отставайте!

– Спокойно, «Финист», мы от вас ни на шаг не отстанем! – хохотнул Захаров.

Комэск летел и улыбался. Хорошее начало дня! Тьфу-тьфу-тьфу…

11 сентября 1941 года, СССР, Москва, Кремль

Серега Наметов никогда ничего не боялся. Порой ему даже сдерживать себя приходилось, осаживать, чтобы не переть на рожон, не рисковать зря.

Но когда ему было приказано явиться с докладом к самому Сталину… Вот тут лейтенант струхнул. Нет, он знал, что военачальники постоянно отчитываются перед вождем, ну так то Берия или Жуков. Молотов, наконец.

А тут – всего лишь старший лейтенант Наметов! Есть же разница…

Признаться, до самого последнего момента Серега не слишком-то и верил в реальность происходившего с ним. То, что творилось за кремлевскими стенами, представлялось ему жизнью наполовину волшебной, не обычной, которой живут все. Это как у древних греков, поселивших своих богов на горе Олимп. Так и тут.

Наметов никогда не видел товарища Сталина вживую, только на плакатах или в кино. А теперь… Неужто взаправду?

Строгая охрана пропустила Сергея в Кремль. При входе в здание Совнаркома стоял еще один пост. Прошел Наметов и его, расставшись на время с «Грачом» – и стал успокаиваться. Наверное, потому, что все вокруг было вполне материальным, как у обычных людей, а не каких-нибудь небожителей – паркет, ковровые дорожки, двери с блестящими ручками…