По словам доктора Хауи, он сразу понял, когда Лора, изучая азбуку глухонемых, впервые осознала, что с ее помощью она может общаться с миром. Он сказал, что осознание это пришло в одну секунду и лицо девочки озарилось невыразимой радостью, которой он никогда не забудет. Я думаю, то зрелище – да, неземного счастья – вознаградило его за все нежное терпение по отношению к подопечной. Можно ли представить себе, какой восторг ощутила Лора Бриджмен в своем запертом гробу, обнаружив, что движениями пальцев она может общаться с миром; что она может выражать свои мысли и задавать вопросы, копившиеся и не находившие ответа с самого ее рождения? Стоит ли удивляться, что ее изголодавшаяся душа жадно схватывала каждое новое слово и никогда не забывала и что разговоры никогда ей не приедались? Она делала изумительные успехи и вскоре уже могла читать книги для слепых и писать письма своим родителям, которых она не могла ни видеть, ни слышать. Подумайте только, какое удовольствие составляет для нас общение с далекими друзьями. А затем представьте себе: окажись мы рядом с ними, неспособные видеть, слышать и говорить, как бы мы упивались возможностью общаться с ними вопреки расстоянию более ужасному, чем несчетное число миль.

Современная слепая

Таково изумительное создание, ради встречи с которым я приехала в Бостон.

Мистер Ананьос, директор Института Перкинса, очень любезно заверил меня, что с удовольствием представит меня Лоре Бриджмен. Я последовала за ним по длинным коридорам института, минуя слепых учеников, которые обходили нас так ловко, будто обладали прекрасным зрением. Через прекрасный гимнастический зал мы вышли на улицу, на которую выходят четыре институтских коттеджа.

– Эти коттеджи, – объяснил мистер Ананьос, – носят имена четырех человек, много сделавших для слепых, – Фишера, Брукса, Мэя и Оливера. Мистер Фишер был первым в Америке учредителем школы для слепых. В 1827 году он начал свой великий труд на благо общества, и в 1828 году институт распахнул двери. В этих коттеджах живут экономка, учительницы и девочки. Мальчики живут в главном здании.

На звонок директора открыла экономка, мисс Мултон, которой объяснили цель моего посещения. Мы уселись в очень славной комнате, где все сверкало чистотой и уютом. Экономка вышла и вскоре вернулась, ведя под руку Лору Бриджмен. Мисс Мултон объяснила Лоре, кто перед ней, и она сердечно пожала руки нам обоим. Садясь на диван подле мисс Мултон, Лора издала негромкий сдавленный звук, наподобие приглушенного смеха, а затем сказала что-то жестами.

– Лора просит вас быть ее банкиром, – перевела мисс Мултон мистеру Ананьосу. – Она получила так много денег.

– Прекрасно, – ответил мистер Ананьос и оставил нас одних.

Лоре Бриджмен, которая сидит на диване передо мной, почти шестьдесят лет. Она выглядит очень хрупкой. По словам мисс Мултон, несмотря на то что Лора выглядит слабенькой, она отличается отменным здоровьем и никогда не хворает. Внешность Лоры ни в каком отношении нельзя назвать необычной. У нее прекрасная форма головы, светло-каштановые волосы, в которых блестит несколько белых нитей, разделены на прямой пробор и очень гладко зачесаны назад. Концы заплетены в тонкие косы, скрученные на затылке. У нее маленькое, слегка морщинистое лицо, очень маленький рот, тонкие бесцветные губы, прямой узкий нос. Она носит синие очки, которые успешно скрывают вечно спящие глаза, возможно, представляющие собой неприятное зрелище. По всем повадкам это милая маленькая чопорная старая дева.

На ней было домашнее платье из мягкой шерсти с бархатным воротником, манжетами и карманами. Белые оборочки окаймляли рукава и воротник, сколотый маленькой золотой булавкой. По ее виду можно было бы решить, что она нарядилась, чтобы позировать фотографу, однако это ее повседневный рабочий костюм. Она всегда сама одевается и следит за своей одеждой: ее опрятность – целиком ее заслуга.

Странное интервью

Мы вели беседу при помощи экономки. Лора легко опустила руку на руку мисс Мултон, которая жестовым языком передавала ей мои слова. Затем Лора жестикулировала в свою очередь, а экономка легко постукивала ее по запястью, давая ей понять, что слушает. Получив таким образом ответ, экономка переводила его мне. Когда Лора хотела привлечь внимание экономки, чтобы иметь возможность говорить, она испускала негромкий звук.

Сперва Лора спросила меня, владею ли я азбукой глухонемых.

Я ответила:

– Нет.

Потом она спросила, не желаю ли я взглянуть на кружево, которое она плетет. Я ответила утвердительно, и она поднялась и скоро вышла из комнаты, двигаясь изящно, бесшумно и плавно. Руки она держала слегка перед собой, но сторонний наблюдатель, не знающий о ее увечьях, никогда не догадался бы о них по ее движениям. Она возвратилась с маленькой черной коробкой и вновь заняла свое место на диване. Она издала слабый звук, задержав дыхание, и мисс Мултон постучала ее по запястью, дав понять, что она вся внимание. Лора сказала жестами: «Это кружево для одной леди из Калифорнии, она заказала его и оплатила вперед».

Я взяла кружево из ее протянутой руки и с любопытством осмотрела. Оно было шириной около четырех дюймов и изготовлено из белых хлопковых ниток № 80. Узор был очень замысловат, красив и выполнен безупречно – как и все, за что бралась Лора. Даже женщине с безупречным зрением потребовалось бы немалое мастерство, чтобы сплести такое кружево.

Если она пропускает петлю и экономка кладет стежок, Лора тотчас понимает, правильно ли идет нить. То, что еле заметно глазу, никогда не укроется от ее чуткого осязания.

Я изъявила желание приобрести образчик ее труда, и это было ей передано. Она задержала дыхание, издав слабый радостный звук, – ей доставляет удовольствие, когда ее труд ценят, – и сказала экономке, что сейчас у нее ничего нет, поскольку все продано, даже то, над чем она работает сейчас. Посетители охотно покупают сплетенные ею кружева на память о ее искусстве. Она чрезвычайно желает быть полезной и приходит в восторг от мысли о собственном заработке и накоплениях.

К каждому проданному куску кружев она присовокупляет автограф с указанием цены. При ее неописуемых увечьях чувствовать себя полезной и дееспособной для нее наслаждение.

Она стремится всячески занимать посетителей, поэтому спросила меня, не хочу ли я взглянуть на ее часы, а она скажет, который час. Она снова выскользнула из комнаты той же легкой, расторопной походкой и вернулась с коробочкой, в которой лежали часы, покрупнее обычных карманных. Она достала часы из коробочки и вложила мне в руку, слабым звуком привлекла внимание экономки и спросила, что я о них думаю. После того как я выразила свое мнение об их красоте, она сказала:

«У меня есть карманные часы. Теперь они в починке. Эти мне дали вместо них. Посмотрите – на них нет стекла, так что я могу пощупать стрелки и определить время. Она хочет, чтобы я сказала, который час?»

Я ответила: «Да», и она, легко ощупав обе стрелки, быстро назвала точное время: 10:30.

Я дала ей доллар, и она легонько захлопала в ладоши от радости, когда я сказала, что хочу заказать ей кружево. Однако весьма озабоченно поспешила заверить меня, что кружево, которое она плетет сейчас, уже продано, и она должна сперва закончить его, потому что обещала. После этого она с удовольствием сплетет и для меня; она не забыла попросить меня записать для нее на карточке мое имя и адрес, чтобы точно знать, куда послать кружево.