— Понятно, — сказал Эспиноса, набираясь терпения.

— А на визитке D вообще ничего нет, на белом фоне имя — и всё, — сказал, посмеиваясь, Свинья.

— Так-так, — сказал Эспиноса. — Только ваше имя.

— Точно, — подтвердил Свинья. — Имя — и все. Ни номера телефона, ни рода деятельности, ни адреса, понимаете?

— Понимаю, — сказал Эспиноса.

— А госпоже Бубис я, естественно, вручил визитку А.

— А она дала ее Арчимбольди, — покивал Эспиноса.

— Точно, — сказал Свинья.

Свинья расстался со стариком немцем около пяти утра. Поев (старик был голоден и заказал еще такос и еще текилы, пока Свинья прятал как страус голову в раздумья о меланхолии и власти), они отправились прогуляться по Сокало, посмотрели площадь и ацтекские древности, прораставшие из земли словно кусты сирени из бесплодной почвы; как там выразился Свинья, «каменные цветы среди других каменных цветов», беспорядок, который годился лишь на то, чтобы произвести еще бóльший беспорядок, добавил Свинья, пока они с немцем бродили по улочкам Сокало, пришли на площадь Санто-Доминго, где днем под арками галереи устраивались со своими печатными машинками писцы, составлявшие многоразличные письма, прошения и обращения к властям или в суды. Потом отправились посмотреть Ангела независимости на бульваре Пасео-де-Реформа, но той ночью Ангел не подсвечивался, и Свинье пришлось, наворачивая круги по площади, объяснять все это немцу, который смотрел вверх из открытого окна машины.

В пять утра они вернулись в гостиницу. Свинья ждал старика в лобби, покуривая сигарету. Вскоре тот вышел из лифта с одним чемоданом и в той же серой футболке и джинсах. Ведущие в аэропорт проспекты были пусты, и Свинья несколько раз проскочил на красный. Еще он хотел подыскать какую-нибудь тему для разговора, но тщетно. Пока они ели, он уже спросил, бывал ли старик раньше в Мексике, и тот ответил, что нет, — странное дело, обычно европейские писатели любили сюда приезжать. Но старик сказал: «Я здесь в первый раз». В аэропорт ехали многие, так что движение замедлилось. Они заехали в паркинг, старик хотел уже попрощаться, но Свинья настоял на том, чтобы пойти с ним.

— Дайте мне чемодан, — сказал он.

Чемодан катился на колесиках и практически ничего не весил. Старик летел из Мехико в Эрмосильо.

— Эрмосильо? — заинтересовался Эспиноса. — Где это?

— В штате Сонора, — ответил Свинья. — Это столица Соноры, северо-восток Мексики, рядом с границей с Соединенными Штатами.

— А чем вы собираетесь заняться в Соноре? — спросил Свинья.

Старик замялся, словно потерял дар речи.

— Я еду, чтобы узнать получше, — наконец сказал он.

Впрочем, тут Свинья не был уверен. Не сказал ли старик «научиться», а не «узнать»?

— Что узнать? Эрмосильо? — удивился Свинья.

— Нет, Санта-Тереса, — сказал старик. — Вы там бывали?

— Нет, — ответил Свинья, — я пару раз был в Эрмосильо, лекции по литературе читал… Это давно было. А в Санта-Тереса никогда не был.

— Думаю, это большой город, — сказал старик.

— Большой, да, — кивнул Свинья. — Там фабрики — и много проблем. Не очень-то красивое место.

Свинья показал свое удостоверение и довел старика до выхода на посадку. А перед тем как проститься, дал ему визитку. Визитку А.

— Если возникнут проблемы, звоните, — сказал он.

— Большое спасибо, — ответил старик.

Потом они пожали друг другу руки и разошлись. Больше они друг друга не видели.

Они никому ничего не рассказали. Почему? Решили, что молчание — не предательство, они просто действовали с должной осторожностью и благоразумием, каких требовало дело. Они быстро поняли: лучше не обольщаться ложными надеждами. Борчмайер говорил, что в том году имя Арчимбольди снова прозвучало в числе кандидатов на Нобеля по литературе. Впрочем, за год до того его имя тоже называли в числе тех, кому светил выигрыш в этой лотерее. Вот они, ложные надежды. Дитер Хеллфилд рассказывал, что какой-то член шведской академии — или его секретарь — связался с издательницей прощупать почву: мол, как автор отнесется к премии и что будет делать, когда ее получит? А что может сказать человек, которому за восемьдесят? Зачем человеку за восемьдесят, одинокому, ни жены, ни детей, ни узнаваемого лица, — короче, зачем такому человеку Нобелевская премия? И госпожа Бубис ответила: ему будет очень приятно. Наверное, она ни с кем даже не посоветовалась — видимо, думала только о продажах, которые в таком случае увеличатся. Так что же, выходит, баронессу волновала судьба книг, проданных и непроданных, осевших на складах издательства «Бубис» в Гамбурге? Нет, конечно же, нет. Так говорил Дитер Хеллфилд. Баронессе было уже за девяносто, и складские остатки ее абсолютно не волновали. Она много путешествовала: Милан, Париж, Франкфурт. Время от времени ее можно было увидеть беседующей с госпожой Селлерио у стенда «Бубиса» на Франкфуртской книжной ярмарке. Или в немецком посольстве в Москве, где она, облаченная в костюм от Шанель и с двумя местными поэтами под локоток, со знанием дела рассуждала о творчестве Булгакова и о красоте (несравненной!) русских рек осенью, перед зимними морозами. Иногда, сказал Пеллетье, кажется, что госпожа Бубис начисто забыла о существовании Арчимбольди. Вот это у нас в Мексике в порядке вещей, заметил молодой Алаторре. Так или иначе, говорил Шварц, все это вполне возможно — Арчимбольди в числе фаворитов нобелевской гонки. Возможно, шведским академикам захотелось перемен. А тут у нас как раз ветеран, дезертир с полей Второй мировой войны, который так и продолжает скрываться — эдакое напоминание Европе о конвульсиях ее недавней истории. Автор —левый, которого уважают даже ситуационисты[6]. Человек, не пытаю-

щийся примирить непримиримое, как сейчас модно. Представь, сказал Пеллетье, Арчимбольди получает Нобеля, и тут появляемся мы с Арчимбольди под ручку.

Они не стали задаваться вопросом, что Арчимбольди понадобилось в Мексике. Действительно, а зачем человеку за восемьдесят ехать в страну, в которой он ни разу не бывал? Внезапно проснувшийся интерес? Необходимость лично увидеть описываемое в книге? Это вряд ли, решили они — по ряду причин. Например, все четверо думали, что новых книг Арчимбольди больше не будет.

Они не сказали этого вслух, однако все четверо решили, что тут и разгадывать-то нечего: Арчимбольди приехал в Мексику как турист — как делали многие немцы и другие европейцы преклонного возраста. Однако объяснение все равно выглядело неудовлетворительным. Они представили себе: вот старый пруссак-мизантроп просыпается, и тут раз — а он уже сумасшедший. Они долго взвешивали за и против — уж не старческая ли у него деменция? Гипотезу, впрочем, отвергли и решили держаться рассказа Свиньи. Но… а вдруг Арчимбольди бежал? А если Арчимбольди вдруг обнаружил еще одну причину, чтобы скрываться?

Поначалу Нортон была категорически против поисков Арчимбольди. Вот представьте, возвращаются они в Европу с Арчимбольди под ручку — и на кого они похожи? Правильно, на похитителей! Естественно, никто даже и