Майлс сидел бледный, умоляющее протягивая к Бэру трясущиеся руки.

— Нет, нет, мистер Бэр, этого я не могу… не могу… не могу… — Казалось, он потерял способность говорить что-нибудь кроме этих слов: «Не могу… не могу…»

— Вы это сделаете, Майлс, — повелительно и спокойно произнес Бэр.

— Нет… нет… Вы не можете меня заставить. Не можете, не можете, — растерянно твердил штурман. И вдруг встрепенувшись: — Я сейчас же заявлю обо всем капитану. Вы немец, вы немецкий диверсант, вы шпион. О, я знаю, что мне делать! — Он вскочил и бросился к двери, но рука Бэра вцепилась штурману в воротник, и он упал обратно в кресло.

— Слушайте, вы! — голос Бэра звучал так, что Майлс испуганно втянул голову в плечи. — Вглядитесь внимательно. Это должно быть вам знакомо.

Штурман несколько мгновений растерянно глядел на конверт, который держал перед его лицом Бэр, потом быстро протянул руку в попытке схватить его.

Бэр отстранил руку Майлса.

— Узнали? Вы, правда, не подозревали, что это письмо предназначено мне, но вам не пятнадцать лет: вы не могли не понимать, что когда вам предлагали за передачу письма тридцать фунтов только ради того, чтобы письмо миновало военную цензуру, — это не было случайностью. Речь, очевидно, шла не о любовной записке. А получение тридцати фунтов вы любезно подтвердили распиской и даже не поленились указать в ней, кому письмо адресовано. Это было неосторожно, милый Майлс. Впредь этого не делайте. Беда в том, что обозначенное на конверте лицо известно британской контрразведке. Это немецкий агент, и теперь он уже сидит, где следует. Таким образом, ваша связь с немецкой разведкой установлена. Стоит вам причинить мне малейшую неприятность, и вся эта история станет известна властям. Вам останется только выбирать между советским военным трибуналом и королевским судом. О результатах можете судить по тому, что доставленное вами письмо дало немцам возможность пустить ко дну несколько советских и английских транспортов. Что же касается вашего покорного слуги, то лишь благодаря вашей услуге я не сижу в английской тюрьме. А теперь, — Бэр сделал паузу, — отправляйтесь к себе и можете подумать над выбором. Было бы бесполезно угрожать мне выдачей. Ваша болтливость опасна вам больше, чем мне.

Когда Майлс, пошатываясь, шел к двери, Бэр сказал ему вслед:

— Едва не забыл, а при вашем слабом характере это может иметь значение: я избавлю вас от необходимости идти обратным рейсом на «Марии». Возьмите же коробки…

— Но… вы разрешили мне подумать…

— С этим свиным фаршем в карманах вам будет легче сделать правильный выбор.

Майлс дрожащими руками взял коробки. Суперкарго проводил его долгим внимательным взглядом, таким внимательным, что, уже взявшись было за ручку двери, Майлс оглянулся, словно его окликнули. При этом он споткнулся о комингс, чертыхнулся и поспешно захлопнул за собою дверь.

Суперкарго тихо рассмеялся ему вслед, уселся в кресло и достал из стола небольшую книжку в переплете из красного сафьяна. Полистав ее, он негромко прочел по-немецки:

Мир я сравнил бы с шахматной доской:

То день, то ночь… А пешки — мы с тобой:

Подвигают, притиснут — и побили,

И в темный ящик сунут на покой.

«Мария-Глория» закончила разгрузку. Суперкарго Бэр тщательно рассортировал очищенные коносаменты: все сошлось точно — ящик в ящик, унция в унцию. Бэр сколол документы, разложил по конвертам, надписал каждый из них и уложил в ящик стола.

Закончив работу, он откинулся в кресле и закурил. Когда серый столбик пепла стал в полсигары, Бэр тряхнул головой, словно отгоняя одолевавшие его блаженные видения, обулся, вышел. Дойдя до каюты первого штурмана, негромко стукнул в дверь и, не ожидая разрешения, вошел.

Майлс лежал в койке. При входе Бэра он отвернулся к переборке.

— Все еще дуетесь? — спросил Бэр, запирая дверь, и опустился в кресло около койки. — Покажитесь-ка.

Майлс нехотя повернулся на другой бок. Лицо его исказилось гримасой страдания.

— Ну-ну, без глупостей, — проговорил Бэр.

— Страшно подумать, что будет, если русские нападут на наш след.

— Пока вы будете вести себя так, как приказываю я, вашим шейным позвонкам ничто не угрожает.

— Мистер Бэр, — штурман умоляюще сложил руки. — Ведь банки нужно класть в бункера «Марии». Мистер Бэр, сделайте так, чтобы меня списали… Вы же видите, я совершенно болен. Мне нужна хорошая лечебница.

— Как только вы положите «консервы» куда следует…

— Хоть сегодня же ночью…

— Чтобы какой-нибудь идиот увидел их прежде, чем они будут засыпаны толстым слоем угля? Нет, Майлс, я уже сказал: вам придется провести бункеровку по всем правилам. Впрочем… — Бэр на минуту задумался. — Вы знаете, что «Марию» будут грузить пенькой?

— Когда я думаю о соседстве пеньки и ваших «консервов»…

— Вас не будет на «Марии».

— А на каком судне я вернусь домой?

— Домой?.. Вы останетесь пока здесь, в портовом госпитале Тихой.

Майлс рванулся было с койки, но тут же со стоном упал обратно.

— Нет, нет, — слезливо забормотал он, — все, что хотите, только не это. Я боюсь русских!

— Пока вы больны, вас подержат в госпитале. Потом, когда выздоровеете, то отлично сможете побывать на двух-трех из приходящих сюда английских и американских судов и оставить им на память еще несколько банок моего фарша.

— Ни за что! Ни за что на свете! Я не притронусь больше к вашим жестянкам.

Бэр, не слушая, говорил свое:

— Через два дня вы должны быть на ногах. Если «Мария» примет пеньку, то вы сможете, даже не ожидая бункеровки, положить банки в грузовые трюмы. По два-три снаряда в каждый трюм — совершенно достаточно.

В каюте наступило молчание. Негромко хныкал штурман, делая вид, будто корчится от боли в животе.

С палубы доносился шум, сопутствующий приготовлениям к погрузочным операциям. Машинисты проверяли лязгающие шестернями лебедки, скрипели стрелы, шуршали по палубе расправляемые сетки.

Бэр небрежно кивнул Майлсу и покинул каюту. Поднявшись по главному трапу, он осторожно выглянул на верхнюю палубу. Стрелы приняли уже первые партии груза, и русские грузчики спускали их в трюмы английским матросам. Этот товар не касался Бэра. Русские поставщики дадут своего человека для его сопровождения и сдачи в английском порту.

Прислонившись к притолоке полуотворенной двери, с сигарой в зубах и со скрещенными на груди руками, мистер Бэр наблюдал происходящее. Его внимание привлекали не механизмы, наполнявшие шумом палубу, не тугие тюки советской пеньки, — суперкарго пристально вглядывался в лица грузчиков.