— Это новое в твоем отношении к работе, Генрих, — насупился Мейнеш. — После меня хоть потоп, а?

— Меня заботит теперь одно: восстановить свою репутацию.

— Репутацию или банковский счет?

— Одно не оторвешь от другого. Нет, они не знают Витемы… Двадцать лет!.. Почти четверть века мы с тобой работаем, как верблюды. Два десятилетия тащимся по пустыне под непрерывной угрозой пули или петли, в единственной надежде дойти до источника… Верблюды… Жалкие верблюды…

— Нет, мы… волки, Генрих!

— Волки?.. — Витема воззрился на него испуганно… — Ты сказал «волки»?.. Волки в ледяной пустыне, где чуждо все, — люди, звери, природа! Само время движется по твоим следам, как смертный враг, подстерегающий, чтобы ты зазевался, пропустил одну секунду, опоздал, замешкался от страха, от усталости, от того, что ты один, всегда один, всюду один!.. Отправляясь сюда впервые, я воображал, будто знаю об этой стране все. Голова у меня была набита черт знает чем. Целой энциклопедией чепухи. Но даже теперь я так же далек от действительного знания России, как в день поступления в школу Николаи. Что толку в нашей статистике? Мы не можем понять главного — души этого народа… — Он поднял голову и сквозь зубы проговорил: — И все-таки с одним покончено… С одним! — Он иронически скривил губы: — С одним из двухсот миллионов!.. Еще один шаг на пути от Берлина до Москвы. Пешком… Один шаг. Если бы ты знал, Юстус, какого труда мне стоило на этот раз добраться до Ирландии, с каким трудом меня переправили оттуда в Англию. Такое чувство, что кто-то все время висит на хвосте. Клянусь небом: если бы ты не был тем, кто ты есть — моей верной тенью, то после того, как я видел тебя в Ярмуте вместе с этим чертовым Холтом, я… я подумал бы, что ты их человек…

Витема провел рукой по вспотевшему лбу. Мейнеш сощурился так, что его маленькие глазки совсем скрылись под густыми бровями:

— А, может, так оно и есть, а?.. Что ты скажешь, а?

Витема вскочил, кулаки его судорожно сжались.

— Не смей!.. Не смей так шутить!.. А то я могу…

— Что ж ты споткнулся?.. Можешь убить меня? — насмешливо спросил Мейнеш. — Что ж… — При этих словах на ящик, служивший столом, выразительно лег пудовый кулак Мейнеша.

Не обращая внимания на злобный взгляд, который бросил на него Витема, Мейнеш спокойно закурил. Витема умоляюще воздел руки.

— Это невозможно выдержать без противогаза! — капризно проговорил он.

Мейнеш усмехнулся:

— Ты же имеешь дело с грузчиком, Генрих.

Витема досадливо отмахнулся от облака едкого дыма. Его взгляд остановился на трубке боцмана: это была все та же маленькая носогрейка с прогоревшим донышком, заделанным старинной монетой.

— Ты нашел свою старую трубку, Юстус? — с любопытством спросил он.

Мейнеш поглядел на трубку так, словно видел ее в первый раз, и, не отвечая на вопрос, рассмеялся. Словно забыв о заданном ему вопросе, он сказал:

— Можешь считать меня сумасшедшим, Генрих, но, честное слово: не верю я тому, что с Житковым удастся покончить.

— С «Марии-Глории» ему не уйти…

— Ты уже не раз был так же уверен в этом, а между тем…

* * *

В то время как происходила эта беседа, в больнице, расположенной на одной из тихих улочек портового городка, два врача следили за тем, как медленно возвращается сознание к тому, кого санитар принял за покойника, — к Найденову. Врачи констатировали глубокий обморок от сильной дозы какого-то одурманивающего вещества.

Найденов мог бы рассказать врачам, что однажды он уже испытал нечто подобное в Берлине, на Эрдман-штрассе. Но у него не было ни желания, ни сил разговаривать. Он старался вспомнить, что произошло с ним несколько часов назад. Постепенно появляясь из тумана беспамятства, одно за другим всплывали обстоятельства происшествия: вот он свернул в темный проулок между пакгаузами, вот внезапно, не успев сделать ни малейшего движения, почувствовал себя сжатым в таких объятиях, что все его кости затрещали. На рот легла влажная тряпка с каким-то ароматическим веществом, мозг помутился. Больше он ничего не помнил…

…Наутро Найденов был отпущен из больницы. Он брел, не без труда передвигая ноги. Морозный воздух действовал отрезвляюще. Дома ожидала зашифрованная радиограмма с «Марии-Глории»: «Ухо молчит. Дознайся у Майлса о свойствах снаряда».

Найденов устало побрел обратно в больницу. На правах старого знакомого он угостил санитара папиросой и сказал, что забыл в палате записную книжку. Санитар разрешил пройти на второй этаж.

Очутившись в коридоре, куда выходили двери отдельных палат, Найденов быстро огляделся и юркнул в палату Майлса. Штурман спал, накрывшись с головой. Найденов не долго колебался — бесшумно отпер лежавший на стуле чемодан и приподнял крышку. Чемодан оказался пустым. Взгляд остановился на одежде Майлса, аккуратно развешанной на стене. Найденов быстро ощупал карманы пижамы, брюк, кителя и… невольно оглянулся на спящего. Тот продолжал лежать лицом к стене.

В руке Найденова была консервная банка. На вид она ничем не отличалась от обычной, но Найденов сразу определил, что в ней значительно больше положенных для колбасного фарша двенадцати унций. Сунув банку в карман, он в последний раз оглянулся на спящего. Как, однако, крепко спит этот Майлс!

Найденов несколько секунд пристально смотрел на него, потом подошел к кровати, поднял одеяло. В окровавленной пижаме, на залитом кровью постельном белье лежал мертвый Майлс.

Плывя на «Марии-Глории» в роли сопровождающего советский груз, Житков был спокоен: благодаря контакту между советской и британской контрразведками, он знал то, чего не знал «суперкарго Бэр»: консервные банки, которые тот считал наполненными пикриновой и серной кислотами, в действительности содержали невозгораемую смесь. Но, в свою очередь, Житков не знал того, что стало ясно из шифровки, сообщившей ему о банке, взятой Найденовым в больнице: это был настоящий снаряд. Значит, и среди банок, заложенных в пеньке, могли быть такие же снаряды, ускользнувшие от глаз британской службы, наблюдавшей за Бэром при отплытии из Англии. Это было явным просчетом англичан, но теперь имело значение другое: груз мог загореться.

Правда, «Мария» уже прошла траверз Моржового, где по расчету Витемы должны были загореться снаряды, но все же Житков решил действовать и посвятил старого шкипера в суть дела.

— Так нужно поскорее выкинуть груз за борт, — сказал старик.

— Нет, груз мы обязаны сохранить. Давайте доберемся до снарядов. Вероятно, они заложены в нижних рядах пеньки.

— Как же проникнуть к нему, не разгружая трюмы? — Шкипер пожал плечами.

План Житкова заключался в том, чтобы, проделав в грузе вертикальную шахту, вынуть нижний ряд тюков, не трогая всей пеньки. По мере вытаскивания нижних тюков, верхние будут подпираться на манер штрека в руднике.