Тарас говорит, что точнее определения никто до сих пор не придумал; да уж, негромко отвечаю я, только что, за пять минут до визита, прочитавший угрозу Сергея Глазьева и сравнение Михаилом Леонтьевым Украины с ж…й; обоих, вестимо, возмущает желание Украины задружиться с Европой.

Тарас распаляется: это ведь совершенно безвинно-невинное соглашение с Европой, вовсе не опрокидывающее нашу дружбу, из-за чего психоз?! Очень некрасиво это смотрится, непривлекательно, мягко выражаясь, как будто разговор идет «по понятиям», где-то прошелестело даже слово «оборзели», да из уст госмужика! Я вижу окрест все больше людей, понимающих дружбу с украинцами, как двустволку, приставленную к их виску. Но ведь лживая атмосфера искусственной семьи отвратительна! Это фальшиво, как трансляция небесной гармонии поп-артистом, открывающим роток в выключенный микрофон.

Сигналы надо уметь считывать, а здесь мы не сильны. Еще когда на Украине провели референдум и проголосовали за незалежность, надо было поздравить их, а не дуться: ишь, волю взяли, много о себе воображают. Но считывать сигналы и быть доброжелательными – в этом мы не сильны. Очевидно, нас самих мы такие – высокомерные и злые – устраиваем.

Привыкнуть к тому, что тебя разлюбили, охладели к тебе, не боятся тебя, сложно. Но придется. Наша дружба отстоялась в веках, веками, и нельзя «с грациозностью подбитого танка» решать деликатные вопросы.

Потому что Тарас не хохол, он мой товарищ, он верит в нашу общность, и я верю, как верю в объятия, мы обнимаемся.

Как Поветкин с Кличко.

Когда политики говорят, что неприязнь к ним есть «достаточно серьезный мировоззренческий перекос», хочется, рассмеявшись, напомнить им, что они очень успешно стараются, чтоб неприязнь крепла. Просто таки неистощимы на выдумки по части «самоопускания».

Когда политики говорят явственно обиженно, что неприязнь к ним есть «достаточно серьезный мировоззренческий перекос» (так мне заявил тот, кто от либеральных демократов неудачно посягнул на подмосковный трон), хочется, рассмеявшись, напомнить им, что они очень успешно стараются, чтоб неприязнь крепла. Просто-таки неистощимы на выдумки по части «самоопускания».

Три года Собянин пытается договориться с Москвой о дружбе и партнерстве, а ведь что такое Москва, если презреть штампы? Это воплощенная коллизия местности с высшими силами; Москву подчинить себе нельзя, с ней нужно именно что договариваться.

Я снимал авторскую программу о том, что такое сегодня Москва и насколько мастерски ладит с ней, неистощимой на каверзы, Сергей Собянин.

В опросе приняли участие 56 человек, негаданно приветливых для мозглой погоды. Для разговора о политике люди были необычно естественны и улыбчивы. Через раз, куда ж без нее, без пресловутой, припоминали плитку, а гости из Экибастуза попеняли на экологию, говорят: третий день у вас, чем вы, черт возьми, дышите?! Отравленная атмосфера для нас, привычных, уже неразличима и неуловима, но нормальных людей она повергает в ужас.

Зато, говорили другие, СС прекратил надругательство над исторической Москвой и ввел платные парковки в центре. Даже специально отведенная под общественный транспорт полоса не вызывает, казалось бы, легко объяснимого раздражения (хотя, если б в опросе участвовали водители, я догадываюсь, ЧТО бы я услышал).

Было отмечено, что уже то хорошо, что у мэра нет бредовой склонности к параноидальному разглагольствованию, нет «своих» журналистов, задающих нужные вопросы; по его рассуждениям и ответам видно и слышно, что он «человек нескованного сознания». Люди, наученные горьким опытом, знают, что политиков славословить – последнее дело, но политики быстро наглеют, превращаются в душных лицемеров.

Собянина, говорили мне люди, не назовешь авантажным мужиком, не назовешь явственно неординарным, но ему веришь; одна бабушка, которая видела многих начальничков города, так и сказала, что «Собянин не тучный и на аспида не похож».

Женщина, работающая в школе, сказала, что, в общем, Собянин ничего, но, если даже «чего», ее не испугать: «богатый опыт частного сопротивления». Студенты пожаловались, что мало – и катастрофически – дешевых заведений, они и так с хлеба на квас перебиваются. Сладкая парочка, парень с постным лицом и хохотушка, предположили, что день, когда ликвидируют пробки, станет красным днем, и они сами будут ратовать за то, чтобы СС стал пожизненным мэром, но «вы же понимаете, этого не будет никогда», не в этой жизни, пробки непобедимы. Но ведь хорошо, что он, например, не считает себя, условно, архитектором. Он переполнен энергией, но шоу сторонится, от шоу все устали. СС шокирующе негромок, он связан с обыкновенной рабочей повесткой, мне лично нужен «рутинный мэр», без ежедневного карнавала обходящийся. Романтика-имитатора, иными словами, мы уже видели, здравствуй, толстокожий реалист с нормальной оптикой.

При этом все говорили, я образно суть передам, что главная проблема – это декриминализация нашего генерального града, ибо овощебаза – токмо юркий камешек, влекущий за собой камнепад. Если не решить, как интегрировать этих людей в ненавидящий и боящийся их социум, если не ликвидировать эти неприязнь и страх… страшно, никакой тогда не просто жизни, но сердечной радости, одни нездоровые сумерки.

Собянину не помогут политтехнологи, да он и не ищет их помощи. Собянину поможет Собянин.

И нормальные, без отребья, овощебазы.

Флобер написал: «Будь прост в жизни, и тогда ты будешь неистов в творчестве», но Навальный, чьи притязания велики, перебирает и с простотой, и с неистовостью. Он гениально играл первое, но сто лет прошло, зрители отвлеклись. Немногословье седовласого СС хорошо оттеняет пижонство самоназначенного героя, комнатного орла, ненадолго взмывшего.

Большая политика – это всегда шоуменство и мессианство, в первом я разбираюсь, второго боюсь, но когда я вижу, как стоит над толпой и вещает АН, я понимаю, что он уже шоумен, начинающий ощущать себя мессией.

Он разучился говорить об оппонентах без заборной тональности, но его умеренно корявые речи терзают иногда слух, как ре-диез алмаза, режущего стекло. Подарок для парий, временами очень похожий на вульгарного евангелиста, оплакивающего наши никчемные, безвкусные, серые жизни, могущие стать осмысленными только в том разе, если мы воспоследуем за ним, Мессией с воспаленным (кстати, редко) взором. Навальный понимает политику как двустволку, приставленную к виску, и похож, пардон, на футболку, неправильно подобранную к носку; причем футболка, ясно, с его собственным изображением.

И надо признать, что свой смешной подростковый нарциссизм он несет с большим-меньшим достоинством, будучи уверенным, что именно он «транслирует небесную гармонию». Ничего, кроме призывов «взорвать тухлый Кремль», он не придумал. Он уверен в себе и очень доходчив. Но ни то, ни другое не делает его знаковым.

Он всех чиновников склоняет грубо и нeзамысловато, а потом принимает от них преподношения в виде голосов.