уничтоженными, со сплошными неудами и с огромным количеством дополнительных заданий. Строго по программе, ага.

 Самое смешное, что они попытались кляузничать на меня руководству. Ректор получил анонимное послание, в котором несчастные «жертвы преподавательского произвола» — это дословно — просили помощи, разбирательства и отстранения меня от должности.

 Узнала я об этом позже. Сначала же была крайне озадачена, когда внезапно обнаружила на заднем ряду месье ректора. На мои вопросительно поднятые брови он лишь склонил голову в приветствии и жестом предложил мне вести занятие. Ну и ладно. Я быстро забыла о его присутствии и принялась морально уничтожать, ой, нести знания и требовать ответа.

 На каждый стон, что этого они не проходили, отвечала, какая глава учебника за какой курс. Или какой пункт пройденных глав уже в этом году. А также когда именно и в каком контексте это рассказывала я, и просила открыть тетрадь и найти конспект за нужную дату.

 И все это предельно серьезно и тактично, не повышая голоса, не позволяя себе грубости, иронии или сарказма. Что вы, что вы. Сказано — похоронное бюро, значит, похоронное бюро.

 Вот как закопаем в могилку кое-чью наглость, тогда и посмотрим.

 А месье Гресс после пары показал мне анонимку, попросил зайти к нему в кабинет, когда освобожусь, чтобы обсудить ситуацию.

 Я зашла. Рассказала. Сообщила, как все началось, что происходит в данный момент, посетовала на удручающе низкий уровень знаний студентов. Практически нулевой, будем откровенны.

 Ректор выслушал, покивал, прищурившись рассматривая меня и неведомо чего ожидая. А потом устроил конец света всем. Во-первых, студентам, потому что распорядился всем курсам, кроме первого, который не успел еще проштрафиться, пройти переаттестацию по алхимии и зельеварению. Во-вторых, мне. Потому что именно мне предстоит подтянуть их и потом принимать эту аттестацию в составе независимой комиссии.

 И совершить все это предстоит до наступления зимней сессии. Потому что кто не пройдет переаттестацию за прошлые курсы, к этой самой сессии допущен не будет.

 Вот так-то.

 Повторюсь, но уж больно фраза хорошая: огребли все!

 — Ну и чего вы добились, маэстрина? — мрачно вопросил меня Анри Лефлекс. — У нас выпускной курс, и тут такое...

 — Я добилась? — удивилась я. — А когда писали анонимную жалобу ректору, чего вы ждали? Что новый глава университета придет, выгонит злую меня, которая заставляет вас работать на своих парах? А вас, бедняжек, погладит по голове и скажет: «Студенты, продолжайте валять дурака. Учиться вообще не надо, ведь знания — это совершенно бесполезная вещь». Так?

 — Мы ничего не писали! — возмутился парень. — Вы действительно совсем нас замучили, но писать кляузы... Не надо наговаривать.

 — Ну-ну. Поспрашивайте-ка своих особенно обиженных подруг. Письмецо пахло духами. А теперь открывайте тетради и учебники, будете сверяться, чтобы я, не дайте боги, ничего лишнего не заставила вас учить. И конспектируем.

 — Да маэстрина!!! — взвыли сразу несколько голосов. А кто-то из парней аж кулаком по парте шибанул: — Сколько же можно?! Что ж вы такая злая-то?! Долго вы еще будете нам мстить?!

 — Не понимаю, о чем вы. Вы попросили меня придерживаться программы. Я выполняю вашу просьбу. Действую строго по своей должностной инструкции и преподаю лишь обязательный материал.

 Кто-то тихо ругнулся. Множество взглядов скрестилось на Генриетте, которая смотрела в свою тетрадь и делала вид, что ее тут нет. Она сжала зубы, не поднимая глаз, и зашуршала страницами учебника.

 А я приступила к лекции. По программе. Ага. Ну недобрая я, признаю. Негуманная. Вот вообще ни разу я не всепрощающая милая девочка, о которую можно ноги вытирать. Есть у меня одна препоганая черта характера. Если меня обижают, я, вместо того чтобы плакать, делаю все, чтобы плакали те, кто меня огорчил. Я ужасно злопамятная и мстительная.

 Не горжусь этим. Но по-другому, мягче, можно только с детьми. Да и то слабину показывать нельзя. А взрослые люди... Заслужил — получи ответочку. Не успокоюсь, пока не воздам по заслугам. Вот потом выдохну и забуду.

 Поэтому врагов у меня ни в школе, ни в институте не было. Все как-то быстро понимали, что лучше не обижать эту славную светлоглазую девочку Машу.

 На работе... Да тоже как-то не было их. Потому что я не спускала на тормозах хамство, подколки, попытки подсидеть. Не знаю, наверное, это нехорошо. Может, и замуж я не вышла по этой же причине. Я плохо умею прощать и редко что-то забываю. Но могу сказать в свое оправдание, что сама никогда не провоцирую и не нападаю первой. О людях всегда заочно думаю хорошо, пока они не докажут обратное.

 В конце занятия, когда я сообщила проштрафившимся студиозам, что на сегодня все, и осчастливила домашним заданием и списком того, что буду спрашивать, пятый курс выбросил белый флаг.

 — Маэстрина! — встал Вебер, которого, похоже, выбрали переговорщиком. — Мы это... Ну... В общем, мы были неправы. Зря мы на вас наговаривали. И те эликсиры и зелья, которые вы нам давали в прошлом месяце, они действительно нужные. И мы даже освоили их. Для памяти, вот. И для бодрости.

 — Хорошо, — кивнула я без тени улыбки. — Месье ректор нас всех так осчастливил, что они пригодятся. Мне в том числе.

 — Да... — кашлянул парень и исподтишка кинул в спину Генриетты скатанный из бумаги шарик.

 Та еще ниже склонилась над тетрадью, отказываясь понимать намеки. Пришлось ему самому продолжать, потому что на него, в свою очередь, шикали со всех сторон, мол, ну давай, давай.

 — И еще это... маэстрина Монкар... А давайте вы больше не будете серьезной, как три похоронных бюро? Давайте уже прикопаем... некоторых... И все. Можно, как раньше? С этими... мозговыми штурмами, диаграммами связей и вот теми образными штуками, как вы другим курсам по-прежнему даете.

 — А все с этим согласны? — спросила я. — Или лишь пара человек, а остальные считают это лишним?

 — Все! Маэстрина, мы все за!

 Его поддержали со всех сторон возгласами. Тут прогудел сигнал окончания занятия, но никто не шелохнулся, ждали моего ответа.

 — Ладно, — не стала я вредничать. — Вернемся к прежней методике. Только от переаттестации это вас не освободит, ее назначила не я, а ректор. Но могу помочь в кратчайший срок наверстать упущенное за годы, запомнить все и подготовиться. И учтите, проводить ее буду не