– Мы же сестры, и я тебя не брошу! Деньги у нас есть, остальное приложится. Значит, так. Главное – не привлекать внимания. Ибо мы уже на подозрении. Ты помнишь, где я спрятала пакет с деньгами?

Тоня кивнула.

– Сейчас туда и пойдешь. Вынешь деньги и осторожно направишься к старому дубу, в который два года назад ударила молния. Там будешь ждать меня. Я подойду минут через пятнадцать-двадцать. Захвачу только вещи для нас двоих потеплее – и мы двинем к океану.

Тоня заплакала. А я поцеловала ее, успокаивая:

– Все будет в порядке, сестричка!

– Если бы я его не оттолкнула… Если бы он не упал и не ударился головой… – заскулила подруга.

Тогда я, взяв ее за плечи, сильно встряхнула и сказала:

– Даже не думай об этом, потому что Автоген получил то, что заслуживал! Он же не только к тебе лез или ко мне…

– Что, и к тебе? – выпалила Тоня.

– Неважно! Мерзавец ведь и к малышне наверняка тоже приставал. Не человек, а чудовище! Да и ты не намеренно его убила, а случайно, это была самозащита…

Я говорила, а про себя думала: «Только в то, что имела место самозащита, следователи не поверят. С учетом того, что мы спрятали тело на кладбище и умыкнули полторы тысячи рублей из директорского сейфа».

Тоня хотела что-то сказать, но я велела ей умыться холодной водой и выпроводила из туалета. А сама, выждав несколько минут, выскользнула в коридор и направилась к себе в спальню.

Схватив сумку, я стала напихивать в нее теплые вещи. Понадобится кофта, а также шарф… Но надо взять и нижнее белье… А пальто брать или нет?

– Не помешаю? – раздался у меня за спиной знакомый голос, и я, подпрыгнув от неожиданности, обернулась.

На пороге стояла Морковка. В ее глазах горела лютая ненависть.

– Что ты делаешь, Соловьева? – спросила она командирским тоном, промаршировав ко мне и выдрав у меня из рук сумку, из которой высыпались теплые вещи. – Куда-то собралась? Ты что, нас покидаешь?

Мой взор упал на табуретку. Придется применить силу. Странно, но решение напасть на Морковку созрело во мне в течение какой-то доли секунды и не вызвало никакого внутреннего протеста.

– Молчишь? – взвизгнула противная тетка. – Это ведь ты убила Геннадия Януарьевича! Ты или твоя подружка, кто же еще!

– Ну, я. И что с того? – спросила я и прошла в угол, где стояла табуретка.

Видимо, не ожидая такого легкого признания, Морковка, прижав к сердцу руку, опустилась на кровать. Я же схватила табуретку, замахнулась… И была готова опустить ее на голову беззащитной женщины, но в этот момент дверь спальни снова открылась, и на пороге возник следователь в сопровождении двух милиционеров.

– Помогите! Убивают! – завизжала Морковка и лягнула меня ногой.

Я, развернувшись, швырнула табуретку в окно, и стекло разлетелось с оглушительным звоном. Вскарабкавшись на подоконник, я прыгнула вниз со второго этажа. Но приземлилась на сухую листву, которая немного смягчила удар. А затем я бросилась бежать. Но сразу почувствовала, что при падении подвернула ногу, поэтому уйти далеко, конечно же, не смогла. Меня взяли тут же, на заднем дворе детского дома, на глазах у воспитателей и моих подруг.

То, что моя поимка произвела много шума, позволило Тоне уйти. Потому что ее хватились только час спустя. Об этом я узнала уже позднее, ибо как только меня схватили, то сразу же запихнули в милицейский «уазик» и увезли.

Я оказалась в следственном изоляторе. А на допрос меня вызвали уже следующим утром, причем к тому же следователю, который накануне говорил со мной. Я упорно молчала, решив не отвечать на его вопросы, но мои ответы и не требовались, потому что, с точки зрения следователя, и так все было ясно.

– Соловьева, подумайте, имеет ли смысл запираться. Ведь никто не верит в вашу невиновность. Вы убили директора детского дома и на моих глазах пытались убить еще одного человека. Понимаете, что это значит?

– То, что все мы смертны, – выдавила я из себя.

Следователь вздохнул.

– Ну к чему эти шуточки? Вам уже пятнадцать, значит, отправитесь в колонию для несовершеннолетних, что далеко не фунт изюма. Однако, если поможете отыскать вашу сообщницу, я позабочусь о том, чтобы вы получили по минимуму…

Значит, Тоне удалось уйти, сообразила я, внутренне возликовав, и только мотнула головой.

– Жаль! – заметил лаконично следователь. – В первую очередь вас жаль, Соловьева. Потому что колония вас не исправит. Значит, вы только что пустили коту под хвост всю свою будущую жизнь.

Он снова и снова пытался вызвать меня на откровенность и заставить дать показания. Я же была рада, что Тоне удалось уйти. Ей бы в колонии точно не поздоровилось. А мне?

Мысль о том, что мне придется оказаться в тюрьме, причем на весьма долгий срок, да еще за преступление, которого не совершала, не слишком пугала, поскольку во мне жила уверенность – Автоген заслужил ту участь, что его постигла.

Но следователь знал свое дело, и ему таки удалось разговорить меня. Ведь он раскопал старую историю о том, как я обвинила Автогена в изнасиловании. Поэтому я обосновала факт убийства Автогена тем, что тот неоднократно склонял меня к сексу. Вот, мол, и в тот вечер – привел меня к себе в кабинет из карцера и стал приставать. Я его толкнула, он ударился головой о край камина и умер.

В общем, я полностью взяла вину на себя, всячески выгораживая Тоню. И стояла на своем – Автоген был преступником, и я ничуть не раскаиваюсь в том, что совершила.

Самое занятное, что следователь, кажется, испытывал ко мне симпатию. И даже сказал, что, по всей вероятности, мне грозит не такой уж большой срок.

Но все изменилось в тот момент, когда его вдруг сменили на другого. Наверное, начальству очень не понравилась версия о самозащите. И о том, что Автоген занимался растлением малолетних. Новый следователь сразу заявил, что не верит моим, как он сказал, «побасенкам» и мне надо готовиться надолго сесть в тюрьму.

А затем был суд. Советский суд, самый гуманный в мире. Там я попыталась поведать об ужасных привычках Автогена, но едва начала свое повествование, прокурор прервал меня.

Последовала вереница свидетелей, выступала на суде и Морковка. И по ее словам, Автоген был кристальной честности человеком, который никогда бы не поднял руку на ребенка. Меня же она всячески чернила, называя вороватой хронической лгуньей. Допросили также и нескольких девочек, тех, которых директору удалось сломать. Они дружно подтвердили, что Автоген был прекрасным человеком, а я – настоящая разбойница.

Мой адвокат постоянно склонял меня к тому, чтобы полностью признать свою вину и не выступать с критикой покойного директора детского дома. Трусливый законник открыто заявлял: семейство у Автогена влиятельное, меня все равно упекут за решетку.

Поэтому приговор никого не удивил, и в первую очередь меня. Мне дали восемь лет и отправили в колонию для несовершеннолетних в Новгородской области. Адвокат все же подал апелляцию, но решение суда оставили в силе. Так я отправилась по этапу.