Я, усмехнувшись, кивнула:

– Быстрота твоих умственных процессов всегда поражала меня, Сероводородная Бомба. Сколько лет тебе понадобилось, чтобы допереть до этого?

Мне требовалось вывести Куприянову из себя. Но та, похоже, не понимала, что ей лучше не вестись на мою провокацию.

– Значит, я права! – завопила она с диким блеском в глазах. – Только я не дура, Цыпленок Табака, и все продумала! Я тебя убью, а обвинят Зинку. И все, ты отправишься на тот свет, Зинка же получит новый срок. И уж я позабочусь о том, чтобы она с зоны не вышла!

Толстуха бросилась на меня с явным намерением ударить по лбу куском трубы. Мне удалось увернуться – все же я была намного легче и проворнее. Труба с лязгом врезалась в стену, с которой посыпалась кафельная крошка. Куприянова, ревя, развернулась и снова кинулась на меня.

Я оказалась около двери, но та была закрыта. А через мгновение кусок трубы просвистел в миллиметре от моего уха, я еле успела отскочить. Сероводородная Бомба, раскрасневшись и раззадорившись, снова пошла в атаку.

Но тут я ринулась на нее, желая боднуть головой в живот, но зацепилась ногой за выбоину в полу и упала, труба ударилась об пол совсем рядом с моей головой. Куприянова, победоносно взирая на меня, снова подняла железку и теперь целилась прямо в лоб.

Мне не оставалось ничего иного, как лягнуть ее в колено. Толстуха, завыв, рухнула на пол, выронив свое оружие. Тяжело дыша, сказала противнице:

– Куприянова, знаешь, что тебе за это будет? Не Зина, а ты загремишь по полной программе. Ты ведь пыталась меня убить!

Но Сероводородная Бомба вдруг навалилась на меня своей медвежьей тушей и принялась душить. Как ни старалась я высвободиться, все было бесполезно. Я уже чувствовала, что мне не хватает воздуха, ощущала звон в ушах…

Тут раздался свист, затем послышалось какое-то чмоканье и хрюканье. Куприянова ослабила хватку, распласталась на мне, как большая плита. С трудом я выкарабкалась из-под нее и увидела Зину, стоявшую рядом с тем самым куском трубы в руке.

– Письмо… ты оставила его у себя на кровати… Я его прочла, поняла, что это ловушка… и помчалась сюда… – лепетала девушка. – Увидела, как она тебя душит… Мне не оставалось ничего иного, как ударить ее… Но я не хотела…

Зина выронила из рук кусок трубы. Я подошла к ней и обняла. Неужели история повторилась? То, что Зина чем-то похожа на Тоню, я поняла уже давно. Но означало ли это, что Зина, как и Тоня, совершит убийство?

Девушка начала плакать, я же обратила свой взор на Сероводородную Бомбу. Та, раскинув руки, с закрытыми глазами лежала на полу. И не дышала.

– Нет, нет, не может быть, что она умерла! – запричитала Зина, давясь слезами. – Пусть Куприянова и плохая, но все равно я не хочу, чтобы она умерла! Ей ведь можно еще помочь?

Зина подошла к Сероводородной Бомбе, опустилась около нее на колени и попыталась нащупать пульс.

– Сердце не бьется… – прошептала девушка испуганно. – Я убила ее, убила!

В этот момент Сероводородная Бомба резво поднялась с пола, схватила Зину за шею и стала ее душить у меня на глазах. Я схватила трубу и, подскочив со стороны широкой спины Куприяновой, ударила ее по плечу. Сероводородная Бомба взвыла, но Зину не отпустила. Тогда я опустила свое оружие на голову Куприяновой. Раздался мерзкий хлюпающий звук, и конец железки окрасился кровью.

Толстуха повалилась на пол. Кашляя и спотыкаясь, Зина отскочила в сторону. Я же, встав над поверженной Сероводородной Бомбой, занесла трубу в третий раз.

– Нет! – крикнула Зина, но я процедила сквозь зубы:

– Оставлять ее в живых нельзя. Во-первых, гадина обязательно будет врать, что это мы на нее напали. Во-вторых, все равно не оставит попыток убить нас. В-третьих, она все равно не жилец.

И труба в третий раз опустилась на череп Куприяновой. Я не испытывала удовольствия или радости – смерть Сероводородной Бомбы была исключительно необходимостью.

Зина, прикрыв лицо руками, тихо рыдала. Я проверила, насколько могла, рефлексы Куприяновой. Нет, на сей раз она была точно мертва – окончательно и бесповоротно.

– Что же делать? – спросила Зина в ужасе. – Нам ведь дадут новый срок, причем наверняка большой. Ведь мы убили человека!

– Я убила, – поправила я. – Однако никто никакого нового срока не получит. Потому что никто не узнает, что имело место убийство.

У меня уже имелся опыт в подтасовке фактов и заметании следов. И долгими ночами в колонии я, вырванная из сна своим постоянным кошмаром, таращилась в потолок, проигрывала одну за другой разные ситуации. Теперь я знала, где мы с Тоней допустили ошибки и как нам надо было избавиться от тела Автогена, чтобы его не нашли и не заподозрили нас в причастности к его гибели.

– Имел место несчастный случай. Или, впрочем, нет, произошло самоубийство, – сказала я, ставя ногу на трубу, при помощи которой отправила в мир иной Сероводородную Бомбу. – Да, именно самоубийство. Куприянова уже давно страдала дурью, не могла смириться с потерей своего статуса, поэтому и приняла решение покончить с собой. Вот так!

Зина в ужасе посмотрела на меня и прошептала:

– Но ведь нам никто не поверит… Если ее тело найдут здесь с раной на голове, то сразу станет понятно, что на нее кто-то напал.

Я усмехнулась и, подойдя к Куприяновой, взяла ее за толстые ноги.

– Кто сказал, что ее здесь найдут? Нет, ее найдут не здесь, а на улице.

– Но какая разница? – воскликнула Зина. – Все равно тело осмотрит врач и придет к выводу, что девушку отдубасили трубой или чем-то в этом роде!

– А надо сделать так, чтобы у врача не возникло никаких подозрений, – заявила я. – Рана на ее голове, конечно, не зарастет, значит, следует обставить мизансцену таким образом, чтобы она не бросалась в глаза.

– Не бросалась в глаза? – переспросила Зина в недоумении. – Что ты хочешь сказать?

– Сейчас поймешь, – сказала я и принялась действовать…

Куприянову хватились на вечерней перекличке, а обнаружили примерно час спустя. Ее тело находилось на асфальте около старого корпуса. Причем все указывало на то, что толстуха забралась по ветхой лестнице на крышу здания, а оттуда спикировала вниз. Причем головой шмякнулась о груду кирпичей.

Кусок трубы я тщательно протерла и зарыла. Следы крови в здании мы с Зиной уничтожили. Но зря мы боялись – версия о самоубийстве стала единственной. И никто не печалился о кончине Сероводородной Бомбы.

С той поры Зину и меня связала общая кровавая тайна. А еще через полгода мою новую подругу выпустили из колонии по условно-досрочному. Расставаясь со мной, она сказала, что не забудет того, что я сделала для нее. Вот только ни писем, ни иных весточек от нее не было. Я смирилась с тем, что придется еще долго сидеть, – и вдруг по колонии разнеслась весть о том, что меня тоже скоро выпустят.