— Зачем лишние треволнения, зачем делать так. — При этих словах великан левой рукой потрепал мочку правого уха. — Ведь можно сделать вот так. — И он потер правую мочку правой рукой. — Быстрее?!

Женщина рассмеялась, что-то ответила, но Толик не слушал, он думал: «Действительно, чего я жду, когда можно сходить и все узнать».

Он вышел из перехода и сразу ощутил, насколько затхлый там, под землей, воздух, впитавший в себя запах мочи, грязи, пота попрошаек. Он отметил, что у магазина сменили вывеску, повернулся к дороге — социальный баннер с наркоманкой сняли.

Анатолий вошел в подъезд. Знакомые стены, да и не стоило ожидать каких-либо изменений за столь короткое время. Он поднялся вверх, прошел мимо квартиры, служившей ему с Геной домом. Щербиной содранной краски зияло деревянное полотно, блестели новые замки. Прислушавшись, поняв, что никого в подъезде нет, парень подошел ближе к двери. «Ломали», — тронув безобразную дыру, подумал он и приложил ухо к двери. Внутри было тихо. Он напряг слух, но так ничего не разобрал. Тут до него донесся звук шагов. Кто-то вошел в подъезд.

Дизайнер, спускаясь вниз, узнал старушку с пятого этажа. «Вряд ли она помнит меня в лицо», — подумал он, обратившись к пенсионерке:

— Извините, здравствуйте! Можно задать вам один вопрос?

Она подняла на него глаза, от которых во все стороны отходили лучики морщин. Правый зрачок был белесо-голубым, а левый — ярко-синим.

— Я не тороплюсь, спрашивайте, — ответила она.

— В квартире на втором этаже жили молодые люди…

— Нет там молодых, в возрасте все. Я в этом доме уже почитай лет тридцать. Всех знаю…

— Они не долго жили, снимали квартиру, — пояснил Толя, опираясь рукой в обшарпанную стену с надписью под потолком: «Коля — казел, я его долбал».

— Аааа! У Гальки?! — всплеснула руками старуха, чуть не ударив дизайнера клюкой по колену.

— У Галины Ивановны, — кивнул дизайнер, подумав: «Какого я назвал имя хозяйки!»

— Жили у Гальки два наркомана. Один чуть дом не спалил, хорошо люди добрые милицию вызвали. Сирены гудели, до мигрени! Эмчээсовцы приезжали. Дверь ломали, пыль подняли во всем подъезде. Я сперва думала — бандиты, и кричу: «Милицию сейчас вызову!», а они смеются, окаянные, и кричат, что сами милиция…

— Что сталось с этими наркоманами?! — перебил Толя пожилую женщину и убрал руку, испачкавшуюся в побелке, в карман. Сверху кто-то спускался. Судя по быстрым скачущим шагам — мальчишка с третьего этажа, памятный дизайнеру своими полуночными играми на приставке с сильной громкостью.

— Одного не нашли, а второго, что костер в ванной запалил, увезли…

— Куда увезли? — посторонившись, пропуская рыжеволосого мальчугана, спросил парень. Малец обернулся, узнал его и быстрее припустил на улицу.

— В дурдом сдали, кажется. — Она замерла, задумавшись, уставилась в лицо Анатолия. — Точно, точно, в дурдом…

— Спасибо! Пока! — бросил Толя, огибая пенсионерку, решившую подробнее описать случившееся этому милому опрятному юноше.

Она что-то говорила ему вдогонку, но он не хотел больше ничего слышать. Голова наполнилась звоном: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Этот звук в долю секунды проходил от виска к виску, переворачивая нутро наизнанку. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — стучало до помутнения в глазах. Он выбежал на улицу. Почувствовал, как скрутило в животе. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — звенело, когда Толика, не успевшего скрыться во дворе за углом, вырвало прямо на стену, асфальт. Реплики прохожих его не волновали. Он хотел избавиться от: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Чья-то крепкая рука сгребла его за шиворот свитера. Он дернулся, вырвался и побежал вперед. Бежал долго, пока не оказался в каком-то пустынном месте, посреди тропинки, проходящей между двух металлических сетчатых заборов. Остановился, но лица прохожих, фонари, стены домов, магазины… продолжали мелькать перед глазами. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — стало громче. Он оперся на сетку забора и попытался еще раз вырвать. Толя хотел, чтобы с остатками переваренной обеденной пиццы из его тела убралось: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Казалось, желудок поднялся до горла, но ничего, кроме воздуха, не вышло. Перспектива стала зыбкой, искривленной. Его качнуло. Ударом в спину завалило на забор. Ноги поползли назад, будто их кто-то тянул. Толя упал лицом на сетку. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — гремело в голове. Он, обдирая кожу о металл, сполз к земле. Лег на живот. Кто-то пнул его по щиколотке, крикнув:

— Наркоманы чертовы, дорогу освободи! А еще одет хорошо-шо-шо-шо-шо-шо-шо-шо-шо…

«Динь-динь» сменилось на шипящее, шероховатое, шарообразное, непослушное «Шо-шо-шо-шо». Этот звук окутал дизайнера, убаюкал его, увлекая в черноту.

4

Чернел фиолетовый вечер. Толик очнулся, почувствовав, как кто-то шарит по его карманам, пытается подлезть к животу, где на ремне висел кожух с сотовым. Еще не успев открыть глаза, Толя подвернул руку, схватив воришку за указательный и средний пальцы. Тот выдернул их, шумно выдохнув. Дизайнер открыл глаза. Он увидел сетку забора, вырастающую из земли, ощутил на языке вкус почвы. На зубах скрежетал песок. Воришка продолжил, но стал действовать быстрее, без осторожности. Толик попытался подогнуть ноги, но на них сверху наступили. Парень, в голове которого прояснилось, крутанулся, переворачиваясь. Рука воришки, ноги которого в тот же миг соскользнули, оказалась под спиной дизайнера. Лоб вора стукнулся со лбом Анатолия.

— Блин! — выругалось существо неопределенного пола, выпустив облако гнилого перегара.

— Пошла вон! — гаркнул Толя, почему-то приняв это обряженное в почерневшую от времени фуфайку, кое-где лопнувшую ватой, за женщину.

Существо не испугалось, перекинуло ногу, встав над дизайнером на колени. Опухшую пропитую физиономию оно склонило к Толику. Пальцы забегали у кожуха с телефоном. Анатолий напряг правую руку, смазал человека кулаком по впалой щеке. Услышал хруст зуба. Прижав ладонь к месту удара, существо взвыло. Фуфайка распахнулась. По обнажившейся отвисшей груди Толя понял, что не ошибся, на него напала женщина. Толик взбрыкнул, скидывая ее с себя и пытаясь подняться. Воровка, скуля, вцепилась в его штанину, подтягивая раскрытый для укуса рот к щиколотке парня. Он выдернул ногу, встал и огляделся. Этот узкий переулок он не помнил, не помнил, как попал сюда. С одной стороны дорожка уходила в глубь тьмы, с другой — виднелись пятиэтажные дома с возвышающимся над ними остовом многоэтажки. Из сумрака послышалось ворчание. «Еще бомж», — подумал Толя и побежал в сторону домов. Левое колено ныло при каждом шаге.

Забор перешел в гаражи. Проскочив их и пройдя между кряжистыми деревьями, он вышел в слабоосвещенный двор. Под ноги парня бросилась тень, растекаясь по земле. Толя шарахнулся назад к стволам тополей, чернота заскользила в другом направлении. Он понял, что испугался собственной тени, сжал левой рукой пальцы правой и зашагал к проему между домов. Походя оглядел себя. Вязаный кашемировый свитер был перемазан в земле и чем-то белесом, джинсы тоже испачканы, сотовый на месте. Он ощупал нагрудный карман, пришитый с внутренней стороны свитера, — деньги на месте.